Заложница

Самолет начинает закладывать крутой вираж, сирена воет так же громко и настойчиво, как бушует охватившая меня паника, твердящая, что это всё. Конец. Я не могу дышать, внезапно навалившаяся клаустрофобия усугубляется дразнящим меня сквозь обзорные стекла бескрайним небом.

Назойливый вой сирены не умолкает, буквально сверля мою голову. Одиннадцать лет горечи и злобы, острого ощущения полного провала, сопровождавшего меня по дороге домой из летной школы и с тех пор не отпускавшего ни на секунду. Если бы только я не поменялась рейсами с Райаном, не вернулась на работу после появления у нас Софии, не замерла одиннадцать лет назад. Если бы я поверила в себя, в свою интуицию. Подала бы жалобу и стояла на своем. Ничего этого сейчас не было бы.

Сирена завывает. Передо мной, наверное, сотни переключателей с обозначенными мелкими белыми буквами названиями, которые мне ни о чем не говорят. «ФИКСАТОР ПОЛОЖЕНИЯ ПО ПОТОКУ». «ПРОДОЛЬНАЯ БАЛАНСИРОВКА». «ВЕРТИКАЛЬНАЯ СКОРОСТЬ». «ЛОНЖЕРОНЫ ФИКС. ВКЛ.». Один из них – автопилот, но какой именно? Я пытаюсь заставить себя смотреть внимательно, ряд за рядом, но глаза стреляют по сторонам, и я теряю ориентировку. Не вижу автопилота. Нет его здесь.

Я надеваю наушники.

– Чарли! – Нет времени на позывные и радиоэтикет, а громкий вой сирены красноречиво подкрепляет мои слова.

– Слышу тебя, Майна, вон он, автопилот, – спонтанно отзывается Чарли, словно сообщает, что чайник вскипел. – Ищи в самом верхнем ряду инструментов, под противобликовым козырьком.

– Чарли, мы падаем. – Прямо передо мной большой экран, показывающий уровень и угол горизонта. Самолет снижается с левым креном, показания альтиметра справа от меня неуклонно бегут вниз. Две девятьсот сорок, две девятьсот десять… Под нами виден Сидней в лучах утренней зари.

– Справа в верхнем ряду…

Две восемьсот восемьдесят.

– «ВЕРТИКАЛЬНАЯ СКОРОСТЬ», «РЕЖИМ ВЕРТИКАЛЬНОЙ СКОРОСТИ», «СТАБИЛИЗ.». – Я зачитываю длинный перечень белых букв, ожидая, что самолет свалится в крутое пике, из которого мы уже не выйдем. – «АВТОПИЛОТ УПР.»?

Две восемьсот пятьдесят.

– Он самый. Там три кнопки. Тебе нужна левая. «ПОСАД. КОМАНД.». Жми на нее.

Я жму. Сирена моментально умолкает, аварийные огни гаснут. Я до сих пор не решаюсь вздохнуть.

– Все нормально, Майна?

– Вроде бы да. – У меня трясутся руки. – Сама не знаю, что сделала, Чарли.

– Все хорошо.

– У меня случилась паническая атака, я не хотела его отключать. – Я отпускаю кнопку передатчика, мысли у меня путаются. Не помню, на что я нажала, помню только, что надо было остаться одной и выставить Роуэна из кабины пилотов.

– Эй, все закончилось. Полный порядок.

После ухода из летной школы я продолжала просматривать ее веб-сайт, искать отрывочные новости о небольшом частном аэродроме, откуда производились полеты. Именно так я узнала, как пилот потерял управление самолетом во время полета с инструктором. Случайный свидетель видел падающий самолет, но к прибытию экстренных служб он уже был объят пламенем. Не выжил никто.

Инструктором был Вик Майербридж. За штурвалом сидела новая курсантка. Касс Уильямс.

Когда следствие изучило мониторные записи переговоров самолета, стало очевидно, что в кабине имела место какая-то борьба, и, хотя судмедэксперт зафиксировал смерть от несчастного случая, этого было достаточно, чтобы школа убрала скорбный некролог, размещенный на своем веб-сайте.

В течение нескольких следующих месяцев меня преследовало осознание того, что своим бездействием я спасла себе жизнь и вместе с тем стала причиной гибели Касс. Мне выпало выжить, однако я не испытывала эйфории, сопровождающей крупное везение, наоборот, я стала заложницей бремени своей вины. Даже не дав сдачи, не рискуя жизнью, я могла бы кому-нибудь все рассказать. Провели бы расследование, Майербриджа отстранили от полетов, а Касс не оказалась бы с ним в одной кабине.

Вместо этого я позволила ему обнять себя за плечи, вывести с летного поля, словно я инвалид. Разрешила ему говорить о себе заумными фразами, рассказывать всем, что у меня случилась паническая атака. Я позволила ему заставить меня засомневаться в подлинности собственных воспоминаний.

Адаму я никогда об этом не рассказывала. Не смогла бы вынести его осуждающего взгляда. Моего осуждения самой себя было более чем достаточно.

– Майна! – вызывает меня Чарли. – Мы готовы начать заход на посадку.

Я думаю о пассажирах в салоне: о беременной женщине, звонящей мужу по «ФейсТайму»; о Лахлане и его родителях, о леди Барроу, о бедной Джинни и бросившем ее женихе. Мой палец зависает над кнопкой громкой связи с салоном, и я знаю, что мне надо сказать что-то пассажирам. Однако не верю, что смогу придать им уверенности, в которой они так нуждаются.

Я жму кнопку, изо всех сил стараясь выдерживать спокойный тон: