– Посиди у меня на коленях, Соф.
Вот что Бекка подразумевала под отказом Майны бороться за правое дело. Не радикализацию, по крайней мере, не такую, как у религиозных фанатиков, а давление с целью держать самолеты на земле, заставить людей оказаться от перелетов, обанкротить авиалинии.
– Рейс № 79 – это мамин самолет, – дрожащим голосом произносит София.
Должен ли я ей соврать? Сказать, что дело не в Майне, этот рейс не имеет отношения ни к Бекке, ни к тому, что мы оказались запертыми в подвале? Но ведь София не обычная пятилетняя девочка, она читает и пишет гораздо лучше своих ровесниц, все запоминает и точно знает, где сейчас Майна. И еще: я и так слишком много и часто ей врал.
Когда снова звучит музыка, я слышу, как в кухне раздается какой-то скрежещущий звук. Ножки стула, дребезжа, царапают пол, будто кто-то резко встал.
– Бекка!
– Мамин самолет – это рейс № 79.
– Знаю, дорогая. Бекка! – кричу я еще громче, понимая, что пугаю Софию, однако не представляю, что мне еще остается. Самолет Майны угнали – теперь все должно закончиться.
– Мамин самолет – это «Боинг-777». На нем летят 353 пассажира.
– Совершенно верно. Бекка!
Опять какой-то шум, на сей раз совсем близко, и я просто уверен, что Бекка там, за дверью, она прижалась к ней ухом. Я заставляю себя говорить как можно спокойнее:
– Бекка, я знаю, что ты там. Ты добилась, чего хотела. Что бы там Майне ни велели сделать, она это выполнила. Самолет захвачен. Теперь ты можешь нас отпустить.
Раздается глухой звук, нечто среднее между шмыганьем носом и кашлем, и Бекка отзывается. Голос у нее визгливый и агрессивный, она тараторит, а не говорит размеренным тоном, когда накачала меня таблетками:
– Самолет не изменил курс. Я должна выпустить вас, когда он изменит курс.
– Его же захватили! Об этом по радио сообщили… Бекка, ты должна нас отпустить.
– Заткнись!
– Ты сделала то, что тебе велели, и теперь…
– Сказано тебе – заткнись!
– Папа! – кричит со ступенек София, и я проглатываю ругательства, которых заслуживает Бекка, понижаю голос и говорю как можно ласковее и ободряюще:
– Иди, посиди со мной, дорогая.
– А почему о мамином самолете говорят по радио?
– У меня на коленях тебе будет теплее.
София бросается обратно:
– Меня мыши съедят!
Когда мы решили не переделывать подвал в комнату, то запретили дочери спускаться туда. Ступеньки крутые, света там нет – вот уж жди беды.
– Здесь нет мышей, – произношу я теперь, надеясь, что так оно и есть.
Бекка включила радио погромче, и через закрытую дверь буквально ломится гламурное счастье. Но сама она не издает ни звука. Может, Бекка все еще там и прислушивается?
София неохотно спускается по ступенькам в подвал. Она сворачивается клубочком у меня на коленях, тяжеленькая – и это прибавляет мне уверенности. Я с болью в сердце обнимаю ее. Вспоминаю, как сотни раз мне хотелось, чтобы дочь бросилась ко мне, и как часто она бежала к Майне. София кладет мне голову на грудь, сладко зевает, и я нежно целую ее в лобик.
– Это ситуация непростая, – говорю я гораздо сдержаннее и спокойнее, чем на самом деле чувствую себя, – но папа найдет из нее выход, верно ведь? Папа вызволит нас отсюда.
Мне лишь остается придумать – каким образом.
Глава двадцать шестая
Пассажир 1G