Заложница

Мне надо было с самого начала рассказать Майне всю правду, вот только это по большому счету и враньем-то не было. Покупка одного моментального билета теоретически может считаться азартной игрой, но никто ее так не называет, если это не перерастает в проблему, а она и не была проблемой, пока не превратилась в игровую зависимость. Но к тому времени я был слишком издерган, буквально сгорал от стыда, и мне отчаянно хотелось расплатиться с долгами, прежде чем Майна что-нибудь заметит.

Со стены за воротник рубашки начинает капать вода, и я вздрагиваю. София ворочается, я замираю, но уже слишком поздно. Она просыпается.

– Мамочка! – И снова, уже громче: – Мамочка!

– Тихо, с тобой папа.

– Мамочка!

Я осторожно покачиваю ее из стороны в сторону, и мое плечо буквально воет от боли. Дочь принимается плакать:

– Мне здесь не нравится. Хочу к мамочке. Мамочка!

– А как насчет рассказ послушать?

– Нет, хочу к мамочке!

София напрягается всем телом, и ее ноги колотят меня по голеням.

– В большой зеленой комнате был телефон.

– Мамочка. – Уже тише.

– И воздушный шарик красный. Две картины на стене… – заканчиваю я строку с вопросительной интонацией.

– С коровой, прыгающей через луну, – шепчет дочь. Она больше не колотит меня ногами.

– А еще с…

– С тремя медвежатами, на стульях развалившимися.

Как же я возненавидел книгу «Баю-баюшки, луна». Однажды я ее стащил и засунул под ковер в комнате Софии. Твердил себе, что для дочери будет хорошо почитать на ночь что-нибудь другое, положить конец этой нелепой зависимости от ежедневного однообразного повторения. Книга эта – не такая уж хорошая, есть гораздо интереснее. Я приобрел в магазине «Уотерстоунс» целую стопку книг, искупив свою вину сказками «Груффало» и «Верхом на помеле». Заказал экземпляр «Маленького принца» в оригинале, намекнув Майне, что Софии может понравиться слушать аллегорическую повесть-сказку по-французски.

– Твоя мама разговаривала с тобой по-арабски, когда ты была маленькой?

– Когда очень сердилась, – улыбнулась Майна.

– Мы могли бы разыскать для Софии народные алжирские сказки.

– А ей нравится «Баю-баюшки, луна».

– Но она ведь каждый вечер ее слушает!

Меня раздражало не только повторение изо дня в день. Главное – то, что София хотела, чтобы «Баю-баюшки» ей читала только Майна. Когда Майна декламировала «Баю-баюшки, луна», дочь выступала вместе с ней. Показывала на картины и прижимала палец к губам, когда бабушка шептала «тс-с». Я всегда был никуда не годным вторым номером, запасным игроком проигрывавшей команды.

– Баю-баю, звезды, баю-баю, воздух, баю-баю, шорохи изо всех углов, – заканчивал я, а София садилась на кровати и спрашивала: – А когда вернется мама?

– Она тебе это говорит не затем, чтобы уязвить, – объясняла Майна, но легче от этого мне не становилось.

– Баю-баю, шорохи изо всех углов, – говорю я теперь.

Дочь прижимается затылком к моему подбородку.

– Спасибо, папа.

– Не за что, конфетка.

– Мне очень холодно.

Я чувствую тепло прижавшегося к моей груди ее тела, но когда прикасаюсь губами ко лбу Софии, он ледяной.

– Давай-ка вставай. Займемся зарядкой.

София поднимается, и я едва не вскрикиваю от боли и облегчения, когда можно расслабить плечи и подтянуть ноги к туловищу.

– Помнишь, как делать прыжок «звезда»? – Она кивает. – Тогда двадцать раз. Один, два, три!

Пока дочь поочередно разводит и сводит ноги, а руками машет вверх-вниз, я шевелюсь, насколько это позволяют наручники, руки и ноги начинает покалывать, когда восстанавливается кровообращение. София заканчивает прыжки, задыхаясь и смеясь.

– А теперь бег на месте. Давай!

Я заставляю ее двигаться, зная, что скоро она устанет и проголодается, однако это лучше, чем если у нее наступит переохлаждение. София протестует, когда я говорю, что уже хватит, но если она вспотеет, а потом остынет, то станет еще хуже.

– Может, поиграем в «Я шпион»?

Я оглядываю подвал привыкшими к полутьме глазами. Каменный пол. Ступени. Запертая дверь.

Я шпионю своим маленьким глазом и не вижу никакого выхода…

– У меня есть задумка получше. Давай ты станешь моими глазами и мы начнем все исследовать?

– Снаружи? – с надеждой спрашивает она.

– Пока здесь.

София вздыхает, а потом неохотно соглашается:

– Ла-а-адно.

– Давай с угла. Вон там. – Она послушно бросается в дальний угол подвала. – Теперь веди руками по стенам. Говори мне обо всем, что найдешь.

– Я боюсь мышов.

– Мышей. Здесь их нет, это глупая история, которую выдумал папа. Что ощущаешь?

– Кирпичи.

– Пощупай еще на полу. Там что-нибудь есть? Болтающийся кирпич, забытый инструмент, что угодно.

В школе полиции нас учили обыскивать дома в поисках наркотиков или оружия. Две пары офицеров начинали с противоположных углов комнаты, пересекали ее, а затем шли по следам напарников. Делили зону поиска на четверти, убеждались, что в одной «чисто», прежде чем перейти в другую.

– Представь, что ты офицер полиции, – произношу я, – и ищешь зацепки.

– Я буду пилотом.

– Ну просто представь. Понарошку.