Заложница

Я поднялся на борт, ощутив на себе двести ненавидящих взглядов пассажиров, принявших меня за тормозного идиота Уильямса, а потом широко улыбался Майне, которая инструктировала меня о мерах безопасности в полете. Однажды она уже проводила со мной подобный инструктаж, стоя надо мной обнаженной на кровати, с бокалом шампанского в руке. Отверстия для аварийного ввода и вывода расположены здесь, здесь и вот здесь…

Это были наши лучшие выходные. Выходные, которые пролетают очень быстро, но создается впечатление, будто они длятся целую вечность, когда постоянно смеешься и болтаешь. Казалось, наши отношения складывались именно так.

Куда они канули?

Это ты их разрушил. А теперь можешь вообще никогда ее не увидеть.

Жаль, я не знаю, что происходит сейчас с Майной. Проклинаю радио за отсутствие свежих новостей. Почему об этом никто не говорит? Как станция «Райс-ФМ» может гонять рождественские песенки, перемежаемые рекламой «Маркса и Спенсера», когда сотни людей, наверное…

Нет! Они не погибли. Майна жива.

Я пытаюсь представить ее, стараюсь выбросить из головы леденящий ужас и думать о чем-то обнадеживающем, но у меня перед глазами возникают лишь сцены из фильмов-катастроф. Оружие. Бомбы. Взрывающиеся самолеты, обломки которых камнем падают вниз, на огромной скорости врезаясь в здания.

Я крепко зажмуриваюсь, но жуткие кадры не исчезают, и вместе с ними растет моя уверенность в том, что во всем виноват лишь я один. Если бы я не залез в долги и не врал Майне, она бы по-прежнему любила меня. А если бы любила, то не полетела бы этим рейсом.

Я не намеревался совать нос в ее дела. Майна встретила нас в парке, чтобы забрать Софию домой, и я уговорил ее всем вместе съесть по мороженому. Она сидела на краешке стула, посматривала на часы и спрашивала дочь, доела ли она мороженое. Модель поведения всегда была одинаковой: для меня – потянуть время, для Майны – с нетерпением ждать, как бы поскорее уйти. Если бы мы могли провести вместе целый день! Однако Майна об этом даже не задумывалась.

– Мне нужно свободное пространство, – часто повторяла она.

– А как насчет сходить куда-нибудь через месяц? – предложил я при нашей последней встрече. – Когда София будет в школе? Например, пойдем в дендрариум, уже начнет желтеть листва. Тебе там очень нравилось.

Мне показалось, будто я заметил во взгляде Майны сожаление, когда она отказалась, но, наверное, я выдавал желаемое за действительное.

– Или на Рождество, – не унимался я. – Знаю, что до него еще несколько месяцев, но у нас скоро начнут составлять графики дежурств. Я выкрою время за неделю до праздника, и мы сможем походить по рынкам. Купим Софии что-нибудь миленькое.

Я рассчитывал, что она согласится, но Майна лишь ответила: «Я подумаю» – и резко оборвала разговор.

Как только София положила ложечку на стол, Майна схватила счет и побежала его оплачивать. На столе зажужжал ее телефон, и я машинально потянулся за ним, столь же автоматически, как мои пальцы пролистывают букмекерские сайты на собственном смартфоне. Я взглянул на дисплей. Там было сообщение от какого-то Райана:

«Обмен согласован с сектором комплектования экипажей. Ты летишь сиднейским рейсом. По-прежнему думаю, что я выиграл гораздо больше!»

Я не то чтобы не понял смысла, более того, сообщение не отложилось у меня в голове как нечто важное. Вот только когда мы уже уходили, Майна произнесла:

– Да, насчет рождественских базаров. Не напрягайся, чтобы выкроить неделю. Меня поставили на рейс в Сидней. Меня не будет все это время.

И тут сообщение Райана внезапно обрело смысл.

Когда они с Софией уходили, я чувствовал себя раздавленным. Меня ненавидят так, что гораздо лучше находиться за пятнадцать тысяч километров от меня… Я во всем виноват, и я это знал.

Теперь я думаю о Майне, которая всецело во власти угонщиков, и отматываю вину назад. Ворочаюсь на каменном полу, пытаясь вернуть чувствительность ногам, не потревожив дочь, уснувшую у меня на коленях. Она приникла к моей груди, но во сне голова склонилась набок, а поскольку я не мог придержать ее руками, пришлось выставить вперед плечо, чтобы она не упала. Сначала это было неловко, затем неудобно, а теперь сделалось почти невыносимым. Однако сейчас Софии лучше всего спать, пока я пытаюсь сообразить, что делать дальше и какова во всем случившемся степень моей вины. Уверен, если бы я так не растерялся и не переживал оттого, что меня вышвырнули из дома, я бы никогда не проиграл в столкновении с кем-то вроде Бекки.