Заложница страны Свободы. 888 дней в американской тюрьме

Чувство боли, одиночества и необходимости поговорить хоть с кем-нибудь о том, что случилось на следующий день после того, как мы расписались, росло с каждым днем. Моя грудная клетка, казалось, была готова дать трещину от напряжения в любой момент. Казалось, что мою шею стягивает колючая проволока. Я все время думала о том унижении и насилии, которые мой муж – человек, который, как я думала, будет любить меня, оберегать и защищать, – сам же и допустил…

– А хочешь собаку? Собака – верный друг, еще и охранник.

«А еще собака не умеет говорить. Ловко придумано», – подумала я.

Руководство тюрьмы предоставило мне психолога, специализирующегося на семейных отношениях. Я рассказала ей почти все про свою семейную жизнь. Не утаила практически ничего, только самое интимное осталось за кулисами. Через пару сеансов я поняла, что она мне не поможет. Потому что после наших сеансов одна из нас постоянно уходила в слезах. И это была не я.

12

Каждый мой день начинается и заканчивается молитвой. Несмотря на все злоключения, я никогда не забываю о Боге. Мои беседы с несчастными девушками открыли мне глаза на мою семейную жизнь в браке. Как я позволяла с собой обращаться. Как я опускала голову, будто в постоянном поклоне. Как я позволяла себе надеяться, что ничего, он изменится, он станет лучше, ласковее, радушнее. Прекратит распускать руки. Но нет. Хватит. Мой муж верил сам и учил меня верить, что у него есть право на каждую мысль в моей голове, на каждую эмоцию, на каждый инстинкт. Он научил меня верить, что он или кто-то из его сотрудников/коллег всегда наблюдает за мной. И из-за этого я привыкла к постоянной слежке. В том числе и за собой. И в моей голове родились сотни жестоких внутренних критиков, которые противоречили или оспаривали большую часть того, что я думала, говорила или делала. Если мы живем с нашими абьюзерами, мы не можем уйти, по крайней мере физически, большую часть времени. Мы вынуждены обращать свое внимание вовне – сосредотачиваться на мельчайших нюансах настроения, голоса, действий обидчиков, чтобы мы могли получить представление об их эмоциональном состоянии и тем самым надеяться сохранить себя в большей безопасности. Мы учимся читать их тон голоса, узнаём, как будет разворачиваться вечер, по тому, как они закрывают дверь. Мы уделяем так много внимания жестоким или нестабильным людям вокруг нас – и мы отвлекаем наше внимание от внутреннего голоса, который знает, на какую доброту и щедрость мы способны. Мы должны… Нет, мы обязаны игнорировать этот голос, если хотим быть в безопасности. Так мне казалось. Мы, жертвы, готовы день за днем терпеть насмешки своих палачей, бесконечно надеясь, что завтра станет лучше. Или, что страшнее, – что мы привыкнем и это уже будет в порядке вещей. Уже не больно. Уже не так больно.

Эти люди крадут наши души, нашу самость, наше «я» и подменяют это своими представлениями, как все должно быть на самом деле. И многие таланты, качества, которые могли бы в нас развиться, втаптываются грязным башмаком все глубже и глубже. И мы медленно истончаемся и становимся лишь тенью прежней личности. Когда в соседних окнах зажигается свет, мы лежим под одеялом и задыхаемся от окружающего мрака. Говорят, что нервные клетки не восстанавливаются. Не только они, не только. Мы тратим наш свет, нашу энергию, обогащая безжалостных палачей, все более утверждаясь в мысли, что причина любой проблемы – это мы сами. У нас не так много времени в этой жизни, и тратить его на подобных людей – значит рубить не сук, а сам ствол дерева, на котором мы обитаем. Каждый день мы строим дом из песка и тумана, его смывает волной уже привычного насилия. Кто-то сдается, кто-то упорно продолжает строить заранее обреченное здание, кто-то отстраняется от всего и устремляется в свою башню из слоновой кости.