3
Меня наконец перевели из изолятора. Я ожидала одиночную камеру, но меня подселили к одной немолодой женщине. Камера чуть больше, но обстановка та же, только добавилась boat – пластмассовая кровать-лодка на маленьких ножках, в которой мне предстояло спать. Моя спина заныла уже при взгляде на нее. Пожилая женщина спала на бетоне. Она с ходу начала рассказывать страшные истории про ФБР, про их жестокость и коварство. Как у нее погиб сын и они схватили ее прямо на его похоронах. Она уже сидела до этого и взахлеб делилась со мной самыми неприятными ситуациями. Говорила, что при любом удобном случае надо сотрудничать с властями, иначе все будет еще хуже. Однако я заметила, что охрана с ней обращается довольно лояльно. Сложно объяснить, в чем это проявлялось, – это просто чувствуешь. Я понимаю, что моя чувствительность сильно повысилась. Я стала очень чутко слышать. Я читаю многое по интонациям, походке, жестам. Плюс пять лет изучения физиогномики не прошли даром… Хотя, может, это я все придумываю – и она действительно хочет мне помочь, как-то подготовить. Как Хэта или Присцилла. Впрочем, как раз Хэта меня предупреждала, что ни один заключенный не расспрашивает другого о его деле столь подробно и детально. А эта женщина прямо-таки закидывает меня вопросами. Но это первый человек после моего заключения сюда, с кем я могу пообщаться на равных. И потому невольно я проникаюсь к ней неким намеком на симпатию. Доброе слово и кошке приятно, как говорится. А общее несчастье сближает людей гораздо быстрее и проще общего счастья. К тому же она делится со мной кофе и шампунем. Пока что у меня совсем ничего нет. Как я узнала, это общая огромная проблема российских заключенных в Америке. В России не предусмотрено никакой системы, чтобы переводить деньги в тюрьмы США. Нужно искать третье лицо. Находясь в тюрьме в стране, где у тебя нет никого, это весьма проблематично.
Нас выводят на полтора часа в общее помещение со столами и пластиковыми креслами. Вокруг – камеры, лестница наверх – там тоже камеры. Всего тут человек 10–12. Все уже друг друга знают. Про мое прибытие они тоже уже в курсе. Когда мне выдали блеклую униформу и проводили из изолятора в этот блок E, тут объявили полный локдаун и закрыли всех в камеры на день. Я постаралась использовать свое время по максимуму. Я приняла душ, выпила растворимый горький кофе, позвонила. Конечно, об особом уединении тут речь не идет. Душевая кабина, если ее так можно назвать, отделена нехитрой шторкой, телефоны находятся в том же помещении, где заключенные в это же время едят, смотрят телевизор, играют в простейшие настольные игры. И когда говоришь по телефону, можно почувствовать тепло от ушей, повернутых в твою сторону. Моя соседка по камере представила меня нескольким заключенным, самым спокойным и безопасным, по ее словам. Она не оставляет времени на то, чтобы я составила собственное впечатление, пытается убедить, что ее мнение – самое верное. Я слушаю ее и оставляю при себе свое мнение. Как говорила Хэта: «Понейтральнее, меньше эмоций, kulta (