Заложница в академии

Мы встречаемся только к ночи, и я замираю на террасе, выходящей в задний дворик. Там всё теперь чисто, ровно подстрижен газон, высажены идеальные кусты с крупными цветами, в которых я узнаю белые и розовые пионы. А ещё старая беседка, где никто никогда не сидел, очищена и украшена светляками, Траминерцы знают толк в этой магии.

Двор никогда не выглядел так уютно. Когда я была маленькой, он представлял собой настоящую опасность для ребёнка, потому что всюду были высохшие колючие розовые кусты и заросли крапивы, а ещё эта беседка с прогнившим полом не внушала доверие.

Сейчас там всё накрыто к ужину.

— Ты готовил?

— Ну… это не что-то особенное, скажу сразу, но я старался.

На столе большой кофейник и тарелка с гренками.

— Там что, сыр?

— Да, там сыр и чеснок, если это не вкусно, то прости, но я ничего больше не умею.

Он отодвигает стул, и я блаженно вгрызаюсь в гренки с сыром. Это очень вкусно, невероятно!

— Ты справилась с лабораторией?

— Да, — киваю. — Теперь мы можем там работать, если захотим.

— Чем займёмся?

— Не знаю… ну, мы оба не получили дипломы…

— Я мог бы попытаться закончить обучение в местном ВУЗе?

— Да, думаю, что можно это устроить. А я, пожалуй, не хочу.

— Чем займешься?

— Знаешь, как-то Энграм Хардин пошутил, что мне “к зверью”, не буду с ним спорить. Хочу стать ветеринаром! Людей мне на всю жизнь хватило, планирую иметь дело с животными. Справлюсь?

— Справишься. А я попытаюсь удержаться от расистских шуточек на этот счёт. Справлюсь?

— Не думаю, — я смеюсь и снова кусаю божественную гренку.

Мы продолжаем чинить дом и тратим на это все сбережения, что хранятся в сейфе. Это кажется мне чем-то логичным, поскольку отец никогда не берёг и не считал деньги, он даже не знал, есть ли они у него. Рейв хмурится и всякий раз записывает сколько было потрачено, чтобы со временем возместить, но мне и правда это безразлично. Мы будто продолжаем традиции хозяина этого дома.

Через неделю Рейв получает письмо от матери, она половину страницы его ругает, а вторую половину хвалит. А ещё в конверте Рейв обнаруживает то, что она назвала одной шестой наследства, но на самом деле это огромные деньги, и я останавливаю его за секунду до того, как золотые клереты оказываются в Жемчужном море.

— Что? Я сам заработаю деньги, — рычит он.

Письмо его расстроило, я и сама это вижу.

— Не надо… она же хотела помочь. Если оставим их, то ты сможешь доучиться, как мы и обсуждали…

— Но Брайт.

— Сочти меня мелочной сучкой, которая с тобой только ради этих денег, возьми себя в руки и положи их в сейф. Нам нужно что-то есть, а твои божественные гренки мне уже надоели! И я хочу вина, купи мне вина, наследник Хейзов!

Он ломается, но послушно оставляет клереты, на которые даже не смотрит, и мы их так и не тратим.

Я называю это вкладом в будущее.

Через две недели курс клерета рушится вместе с самим Траминером и монеты превращаются в простые жестянки, а Рейв от этой новости просто светится.

Он спускается на берег, находит там каких-то мальчишек-семилеток, выдаёт им по монете, и они соревнуются, кто дальше кинет.

Вечером мы ждём сообщений от друзей, потому что в Дорн очень долго доходят новости, местных не особенно интересует чья-то жизнь.

Письмо от Лю приходит одновременно с письмом от Блауэра.

“Дети Ордена разделились на тех, кто выпил противоядие, и тех, кто собрался пить яд до конца жизни.

Фандер не с нами. Дорн стал одной из стран, согласившихся принять к себе детей-траминерцев, которые выпили противоядие. Кстати, глаза Листана оказались совсем чёрными, а у Блауэра они ярко-голубые, жаль, что он всё-таки хоть немного маг земли, и эта магия задавила ту, что окрасила его глаза. Мы уже третий день спорим, кто его предки — экимцы или пинорцы. Я уверена, что экимцы!

Мои родители вроде бы собрались бежать из Траминера, как и родители Нимеи. Мелона и Овада уехали на прошлой неделе, у них по крайней мере есть родственники в Илунге, а нам некуда пока деться.

Якоб спорит с отцом каждый день и возвращается совсем убитый… бедняжка. А вот родители Листана встали на сторону Иных Детей, так теперь называют тех, кто добровольно выпил лекарство.