Въ письмѣ къ матери онъ сообщалъ слѣдующее: «По крайней усталости, въ которую привели меня заботы, какъ по пріуготовленіямъ, такъ и въ самый праздникъ, не въ состояніи я былъ писать и увѣдомить васъ о всѣхъ тѣхъ милостяхъ и щедротахъ, которыми государю угодно было взыскать весь домъ нашъ. Учиненнымъ съ трона въ грановитой палатѣ провозглашеніемъ о сдѣланныхъ по сему случаю разнымъ особамъ награжденіяхъ, пожалована мнѣ въ потомственное владѣніе, въ Орловской губерніи, вотчина Дмитровская, по духовной покойнаго князя Кантемира записанная блаженныя памяти государынѣ императрицѣ Екатеринѣ, въ которой десять тысячъ душъ слишкомъ, и тридцать тысячъ десятинъ земли въ Воронежской губерніи, по рѣкѣ Битюгу. Когда я пришелъ на тронъ для принесенія всеподданнѣйшей благодарности, то былъ пораженъ новымъ и всякую мѣру превосходящимъ знакомъ монаршаго благоволенія, о которомъ я и предваренъ не былъ. Тутъ прочтепъ былъ указъ Сенату, коимъ его величество возводитъ меня въ княжеское россійской имперіи достоинство, присвояя мнѣ титулъ «свѣтлости», и жалуя, сверхъ того еще шесть тысячъ душъ въ потомственное владѣніе въ тѣхъ мѣстахъ, гдѣ я самъ выберу».
Милости Павла распространились и на родственниковъ Безбородки, такъ какъ брату его графу Ильѣ Андреевичу была пожалована «кавалерія» ордена св. Александра Невскаго и 1350 душъ въ Литвѣ, а Якову Леонтьевичу Бакуринскому и Григорію Петровичу Милорадовичу деревни въ Малой Россіи. Мать Безбородки была пожалована статсъ-дамою и дамою большаго креста ордена св. великомученицы Екатерины. Знаки эти были доставлены г-жѣ Безбородкѣ или, но малороссійски, Безбородчихѣ, при собственноручномъ письмѣ императрицы.
Такимъ образомъ за Безбородкою считалось теперь въ общей сложности 40,000 душъ, изъ которыхъ нѣсколько сотъ, выбранныхъ около Москвы, предназначались исключительно для содержанія его московскаго дома. Въ добавокъ къ этому, императоръ повелѣлъ, при составленіи «Общаго Гербовника", внести родъ графовъ Безбородко въ число графскихъ родовъ россійской имперіи, чѣмъ исполнилось давнишнее желаніе Безбородки быть «русскимъ» графомъ, — желаніе лично для него нѣсколько запоздалое, такъ какъ онъ былъ уже свѣтлѣйшимъ княземъ россійской имперіи, и въ силуэ того титула стоялъ выше природныхъ русскихъ князей, происходившихъ отъ Рюрика.
Побужденіями государя къ пожалованію Безбородкѣ такихъ щедрыхъ наградъ, отъ которыхъ онъ, по собственнымъ его словамъ, приходилъ въ «смущеніе», заявлялись въ указахъ, данныхъ 5-го апрѣля, въ такихъ выраженіяхъ: «въ всемилостивѣйшемъ уваженіи на усердную службу и труды»; въ другомъ — «въ изъявленіе къ усердной службѣ и ревностнымъ трудамъ графа Безбородко, въ пользу государственную намъ въ благоугодность подъемлемыхъ»; въ указѣ же о пожалованіи екатерининскаго ордена его матери было сказано: «Отмѣнное его императорскаго величества, нашего любезнаго супруга и государя, благоволеніе къ усердію и доброй службѣ вашего сына, графа Александра Андреевича, даетъ вамъ право на особое благоволеніе наше».
Такимъ образомъ во всѣхъ указахъ говорилось о подвигахъ Безбородки очень глухо и выставлялись лишь тѣ заслуги, которыя давали, и теперь даютъ, право на награды даже низшимъ зауряднымъ чиновникамъ и, конечно, это заставляетъ предполагалъ, что Безбородкою были оказаны государю такія услуги, которыя должны были оставаться безгласными, и, по всей вѣроятности, здѣсь главнымъ образомъ принимался въ соображеніе поступокъ его относительно завѣщанія Екатерины о престолонаслѣдіи.
Безбородко воспользовался расположеніемъ къ нему Павла Петровича для того, чтобы доставить награды и близкимъ себѣ лидамъ. Такъ Ростопчинъ, постоянно съ самымъ дружелюбнымъ чувствомъ относящійся къ Безбородкѣ, пишетъ: «По просьбамъ негодяевъ, его окружающихъ, онъ выхлопоталъ чинъ тайнаго совѣтника нѣкоему мерзавцу, да великолѣпное имѣніе въ 850 душъ и орденъ св. Екатерины своей любовницѣ Л‘**, распутной женщинѣ, а мужъ ея получилъ орденъ св. Александра Невскаго».
Безбородко хлопоталъ также о дѣлахъ Львова и Яншина, желавшаго состоитъ на службѣ подъ начальствомъ князя Куракина.
Разумѣется о такихъ относительныхъ мелочахъ не стоило бы и вовсе упоминать, еслибы почтенный изслѣдователь, обращая на нихъ вниманіе читателей, не сопровождалъ ихъ такимъ указаніемъ: «Великое нравственное значеніе имѣютъ эти письма, которыми государственный сановникъ, стоящій на самой вершинѣ счастія и силы, какія только доступны подданному, охотно проситъ о другихъ лицахъ не только родныхъ, но даже о постороннихъ».