Заменить тобой весь мир

– Расскажи мне свой сон, – попросил он, по гладив ее по щеке. Но она ничего не ответила. – Клаудиа? – Она продолжала пристально вглядываться ему в глаза, словно решая, может ли доверить ему не только тело, но и прошлое. – Доверься мне.

Высвободившись из его рук, она перекатилась на бок и дотянула одеяло до самого носа. И, уставившись в потолок, все же заговорила:

– Мне было двенадцать. И это мое последнее воспоминание, связанное с Арунтией. Был один из тех влажных промозглых дней, когда мне было так плохо, что я с трудом дышала, с трудом ходила. И мама отвела меня в больницу. Наверное, вызвали для меня какого-нибудь специалиста. Я слышала все, что они говорили, но мои ноги… Я не могла встать и закрыть дверь. Я зажала уши, но она так орала, что я все равно ее слышала. Не помню, чтобы она вообще когда-нибудь так кричала. – Клаудиа невесело усмехнулась. – Ты ее видел, само воплощение холодной сдержанности, но тогда она по-настоящему разбушевалась. «Вы только на нее посмотрите! Моя красавица дочь больше не красива. Вы должны что-то сделать». И все в таком духе. Мне казалось, что это длится часами. Потом меня отнесли в машину, но она даже на меня не смотрела. И мы поехали. По пробкам. Кажется, нас преследовали. В газетах всегда обсуждали, что со мной не так и почему меня держат под замком, тогда как сестры у всех на виду. Думаю, излишняя секретность лишь подливала масла в огонь.

Даже в полумраке ночи Лукас видел, как по ее щеке катится одинокая слеза.

– Querida…

– А потом они внезапно накинулись на машину со всех сторон, колотя по окнам. Я так и ждала, когда же на меня посыплются осколки. Они пытались вломиться в машину, а мама… Она толкнула меня вниз, сказав, что я должна прятаться, чтобы никто не увидел. Кричала, что меня нельзя фотографировать. Что меня нельзя видеть. А я просто мечтала умереть, и больше мне ничего не было нужно.

Клаудиа говорила все тише и тише, и Лукасу пришлось напрягаться, чтобы разобрать слова.

– Она крикнула водителю, чтобы он ехал, и тот попытался сменить полосу. Попытался.

– Авария?

– Да. А очнулась я уже в Лондоне. Спрятанная и запертая от всего мира. Принцесса в железной маске.

– Что? – удивленно переспросил Лукас.

– Так меня звали другие дети. Но я сама виновата. У меня было целых два экземпляра, ну… знаешь, роман Дюма? Про маску, за которой спрятали лицо королевского близнеца.

Резко сев, Лукас покачал головой:

– Нет, Клаудиа. Нет.

– Да.

– Просто дети жестоки и завистливы. И большинство из них только и мечтают о твоем положении.

– Но зачем матери было все это говорить? Тоже обычная жестокость? Зачем было всем и каждому повторять, что я больше не красива? Что она больше не может на меня смотреть и прикасаться? – Отбросив простыню, Клаудиа вскочила. – Я лучше пойду.

– Нет! – Схватив ее за руку, Лукас выбрался из кровати и осторожно взял ее за подбородок. – Послушай, Клаудиа, мне кажется, твоя мать так сильно за тебя переживала, что довела себя до нервного срыва, потому что никто из докторов не мог сказать, что с тобой. Не мог тебя вылечить. Она видела, как ты страдаешь, но ничего не могла сделать. Ты хоть представляешь, что ей пришлось пережить? Вспомни, что ты чувствовала, сидя рядом с Бэйли? Тебе было больно?

Клаудиа кивнула.

– Я уверен, она не думала, что ты так воспримешь ее слова. Может, она и не самый отзывчивый в мире человек, но тогда она просто не понимала, что ее слова тебя ранят. Она не хотела сознательно причинить тебе боль.

– Думаешь, она искренне из-за меня переживала? Она выгнала меня из дома и больше не вспоминала.

– Быть того не может. Тебя невозможно забыть. И никто тебя не выгонял. Думаю, та авария стала последней каплей. Ты тогда чуть не умерла, и будь я на ее месте, я тоже отвез бы тебя куда-нибудь далеко-далеко. Туда, где безопасно. Туда, где тебе смогут помочь. А больница Святого Эндрю славится по всему миру.

– И ты бы тоже меня там оставил? Одну-одинешеньку? Я ждала и ждала, но они всего пару раз меня навестили.

Теперь понятно, почему она так не хотела оставлять Бэйли.

Так оставил бы он ее сам? Если только так мог добиться ее покоя?

– Клаудиа, на плечах твоих родителей лежала забота о целой стране. Неспокойной стране. Я помню те времена. А у твоих родителей были и другие дети. А еще долг и ответственность. – Они пожертвовали ее счастьем ради блага тысяч людей, и он сам нередко так поступал, но на этот раз правильные слова казались лишь пустыми, жалкими отговорками.

– Наверное, с твоей стороны все действительно выглядит именно так. И ты бы действительно меня оставил. Долг. Обязанности. Больше тебя ничто и не волнует. Ты ничем от них не отличаешься.

Лукас приказал себе не обращать внимания на вспыхнувшее в янтарных глазах отвращение.

– Я могу понять обе стороны. И их, и маленькой больной девочки, что оказалась взаперти в незнакомой стране. Я понимаю, что тебе несладко пришлось.

Как же он понимал царившую в ее душе пустоту и страх. Даже слишком хорошо. Но страх ослабляет. И заставляет раз и навсегда закрыть двери любым чувствам.