Замес

Тимми отряхнул крепкие бедра.

— В город. Мне надо назад в город. Бертон ждет.

— Ты ж не скажешь ему, где я? — спросил Эрих.

Тимми засмеялся, Лидия подхватила. Эрих в замешательстве переводил взгляд с одного на другую.

— Не, я не скажу ему, где ты. Я ему кое-что вернуть должен. Ты-то вообще не парься.

— Легко сказать. — Эрих со стыдом понимал, что хныкает.

— Я вам оставляю хорошую лодку, — сказал Тимми и пошагал во тьму.

— Вернешься? — вырвалось у Лидии.

Она не собиралась спрашивать, она уже знала, чувствовала всем сердцем, всей душой, каким будет ответ. Тимми улыбнулся ей в последний раз. Я передумала, мелькнула мысль. Убей его. Убей пацана. Всех в мире убей. Стреляй детям в головы и пляши на их трупиках. Любое зверство, любое зло можно оправдать, если они не дадут тебе меня покинуть.

— Ну это, — сказал Тимми, — кто ж знает.

Тьма сомкнулась за его спиной. Руки Лидии налились свинцом вперемешку с вольфрамом. Живот заболел и опустел, как после выкидыша. Но под болью, страхом, потерей и пришедшим вместе с горем удовольствием, зашевелилось и подняло голову что-то иное. Лидия не сразу, но поняла — это гордость. Но даже поняв, не смогла сказать, кем или чем она гордится. Гордится и все.

Лодка плюхнулась в воду. Почти сын, иногда любовник Лидии в последний раз покинул этот берег. Вся ее жизнь была соткана из потерь, и теперь она ясно видела, что все они лишь готовили, закаляли, учили ее, как стерпеть именно эту боль. Так боксер сбивает в кровь кулаки, чтобы сделать их жестче и нечувствительнее. Вся жизнь готовила Лидию к тому, чтобы вынести этот невыносимый миг.

— Епт, — сказал Эрих. — Два ужина? А я что буду есть?

Лидия подобрала вилку Тимми и сжала в кулаке, будто снова держала его руку. Хотелось притронуться к тому, что трогал он, ведь его самого ей больше никогда не тронуть. Вот этой вещи он касался губами, своим мягким языком, а потом оставил здесь. Она хранит его след.

— Да что такое-то? — спросил Эрих. — С тобой все нормально?

Со мной все стало ненормально еще когда ты даже не родился, подумала она. Но вслух сказала:

— Я очень хочу тебя кое о чем попросить.

* * *

Улицы Балтимора остались безучастны к тому, что Тимми шел по ним в последний раз. Этой ночью, как и любой другой, здесь жили, дышали, любили и расставались, надеялись и теряли надежду больше трех миллионов человек. Молодая женщина, бегущая через перекресток Южной и Ломбард в страхе не успеть домой до надвигающегося комендантского часа, еле увернулась от высокого парня с почти лысой головой и в мокрых по колено штанах, и помчалась дальше, бормоча под нос ругань и проклятия, относящиеся скорее к ее собственному испугу и волнению, нежели к какой-то вине мужчины. Четверо свободных от смены, одетых в штатское сотрудников «Звездной Спирали» застыли перед входом в итальянский ресторан и смотрели на идущего мимо гражданского. Никто из них не понимал ясно, что в нем так привлекало внимание, разве что просто сказывалось напряжение, с которым приходилось иметь дело столько дней подряд. Гражданский побрел себе по своим делам, а они тут же забыли о нем, войдя в чесночно-луковую атмосферу здания. Остановился автобус, водитель впустил двух старушек, тонколицего мужчину и широкоплечего улыбчивого парня. Автобусные развозки входили в базовое обеспечение, машины шли по маршрутам на автомате. Никто не платил, никто не разговаривал, водитель вернулся к развлекательной ленте, а автобус влился в поток.

Ближе к логову Эстры все изменилось. Стало больше глаз, в них — больше тревоги. В воздухе сгустилось ощущение катастрофы, чувство, что рок в виде фургонов безопасности, средств подавления и воплей «стоять, держать руки на виду» может нагрянуть в любую минуту. Ничего такого не случилось ни сегодня, ни вчера, но никого это не успокаивало. Тимми остановили новые охранники, но стояли они на том же месте. Остановили, забрали пистолет Бертона, просканировали Тимми на жучки, оружие, взрывчатку и химию, и лишь убедившись, что он чист, позвонили наверх. Голос Эстры в их наушниках звучал тоньше комариного писка, но знакомый гундеж и нытье можно было распознать безошибочно. Тимми указали на вход.

Эстра открыл дверь, держа автоматический дробовик в руке, будто не расставался с ним весь день. Скорее всего, так и было.

Тимми вошел в главную комнату, огляделся с приятной улыбкой. На экранах беззвучно мелькали новости: сегодняшний, уже прошедший, день, улица, на ней перед горящим многоквартирным домом стоит пять фургонов силовиков; индианка что-то говорит в камеру с суровым выражением на серьезном лице; семь обезьян скачут и пытаются достать цветастую коробку в рекламе бананового печенья. Мир бросал тени на голую кирпичную стену, вливал истории в раствор кладки. Замес выдыхался. Пустоту заполняли новые рассказы со всего мира и из-за его пределов.

— Вернулся, — сказал Эстра.

— Ага.

— Дело сделал?

— Возникли небольшие сложности, — сказал Тимми. — Начальник здесь еще?

— Жди. Я его позову.