Замешательство

– Но ты же преподаватель?

Он был спокоен, как лодка на пруду в безветренный день. А вот мое суденышко зачерпнуло бортом воду. Я едва не закричал: «Назови мне хоть одну вескую причину, почему ты не можешь сидеть в классе, как любой другой ребенок твоего возраста». Но я уже знал несколько причин.

– Эдди Треш учится на дому, а его родители работают. Это элементарно, папа. Мы просто заполним бланк и сообщим властям Висконсина о своем решении. Можем получить пакеты учебных материалов и прочее онлайн, если захотим. Тебе вообще не придется тратить на меня время.

– Робби, проблема не в этом.

Он повернулся, чтобы посмотреть на меня, и подождал возражений. Когда ничего не последовало, приподнялся на локте и взял потрепанную книгу в мягкой обложке со своего маленького письменного стола рядом с кроватью. Протянул мне ее: старый определитель птиц восточной части США, принадлежавший Али.

– Где ты это взял?

Я вздрогнул от собственного тона. Казалось, я хотел привлечь сына к уголовной ответственности. Он взял ее с книжной полки в моей спальне – где же еще?

– Я могу учиться сам, папа. Назови мне птицу, и я скажу, как она выглядит.

Я пролистал книгу: теперь рядом с видами, которые он знал, стояли крошечные галочки. Один из родителей Робби уже обучал его на дому.

– Я хочу быть орнитологом. В четвертом классе этому не учат.

Справочник казался тяжелым, словно мы находились на Юпитере.

– Школа готовит тебя к гораздо большему, чем просто к работе. – Сын посмотрел на меня, обеспокоенный тем, как неубедительно и устало звучал мой голос. Я сложил пальцы в знак хэштега, которому он меня научил. – Жизненные навыки, Робби. Например, научиться ладить с другими детьми.

– Если бы в школе действительно этому учили, я бы хотел туда ходить. – Он придвинулся и утешительно погладил меня по плечу. – Вот что я думаю, пап. Мне почти десять. Ты хочешь, чтобы я научился всему необходимому для взрослой жизни. Значит, школа должна обеспечить мое выживание в этом мире через десять лет. И… как, по-твоему, он будет выглядеть?

Петля затянулась, я не мог ускользнуть. Наверное, он вызубрил этот довод, пока смотрел ролики с Ингой Алдер.

– Ну правда. Мне надо это знать.

На Земле было два типа людей: те, кто знал толк в математике и разбирался в науках, и те, кто с радостью верил в свою, особую истину. При этом день за днем, в каких бы школах мы ни учились, в глубине души каждый из нас был убежден, что «завтра» будет клоном «сегодня».

– Скажи мне, что ты думаешь, папа. Потому что этому я и должен учиться.

Мне не нужно было ничего говорить вслух. С его недавно приобретенными способностями Робби оставалось лишь посмотреть мне в глаза, переместить и увеличить свою внутреннюю точку, прочитать мои мысли.

– Помнишь, как Папайе становилось все хуже и хуже, и он не пошел к врачу, а потом умер?

– Помню.

– Весь мир ведет себя так же.

Мне не очень-то хотелось вспоминать своего отца. Я также не хотел обсуждать масштаб катастрофы со своим девятилетним ребенком. В доме царила тишина, ночь была спокойная. Я полистал книгу Али с десятками новых галочек.

– Древесница Бахмана.

– Древесница Бахмана, – медленно повторил он, будто на викторине по правописанию. – Самец? Оперение на голове черное, переходящее в серое. Тело зеленое, животик желтый, под хвостом – белый.

Я выбрал неправильную школу. За лето, в одиночку, он узнал больше, чем за год занятий в классе. Он сам обнаружил то, что государственное образование пыталось отрицать: все живое в этом мире чего-то от нас хотело. А время подходило к концу.

– Вид находится на грани полного исчезновения, – заключил Робби. – Возможно, уже вымер.

– Ты победил, – сказал я, словно это изначально было соревнование. – Вот первое домашнее задание: выяснить, как все устроено с этим твоим домашним обучением.