Замешательство

– И ваш сын – наш самый весомый аргумент. Он всегда был высокоэффективным декодером. Но теперь… – Карриер отложил наполовину разобранную головоломку. – Мы хотели бы перейти к обнародованию информации.

– Вы же все это время публиковались, не так ли?

Он улыбнулся мне так, как улыбался мой отец, когда я слишком сильно замахивался и делал неудачный бросок.

– Ну разумеется.

– А конференции? Коллоквиумы?

– Конечно. Однако сейчас мы боремся за сохранение нашего финансирования.

– Да уж, понимаю…

После дюжины славных лет астробиология стала попрошайничать. Но известие о том, что даже практическая наука Карриера стеснена в средствах, меня удивило. Я никогда бы не подумал, что все исследования должны приносить прибыль. С другой стороны, мне и в голову не пришло, что министр образования сократит финансирование начальных школ, в которых преподавали эволюцию.

Взгляд у Карриера был такой, словно он заранее извинялся.

– Нужно подумать о трансфере технологий, пока есть такая возможность. Наша этого заслуживает.

– Хотите получить лицензию.

– Да, на весь процесс. Как высоко адаптируемый способ терапии многочисленных психологических расстройств.

Но мой сын не страдал расстройством!

– Просто скажите, о чем вы меня просите.

– Мы демонстрируем свою работу на профессиональных собраниях. Для журналистов и людей, работающих в частном секторе. Можем ли мы показать видео с его участием?

Я споткнулся о «частный сектор». Не знаю почему. Все на этой планете было превращено в товар задолго до моего рождения. Карриер не хотел смотреть мне в глаза. Японская коробка-головоломка полностью завладела его вниманием.

– Мы можем использовать видеозаписи сеансов, которые делали с самого начала.

Я не помнил, чтобы он упоминал при мне видео. Должно быть, я согласился на это в той или иной форме.

– Конечно, его имя мы не назовем. Но мы хотели бы упомянуть, что делает его прогресс таким необычным.

Мальчик учится экстазу у своей умершей матери.

Мой мозг слишком медлителен для поспешных вычислений. Я верил в науку. Я хотел, чтобы Робин был частью чего-то колоссального и полезного. Я хотел, чтобы люди увидели, что с ним происходит. Он сможет стать вирусом благополучия, как сказала Джинни. Но план Мартина вызывал тревогу.

– Это звучит не очень безопасно.

– Мы просто покажем две минуты размытого видео с измененным голосом исследователям и медицинским работникам.

Я почувствовал себя мелочным и суеверным. Хуже того: эгоистичным. Как будто я поел, а теперь отказался платить свою долю по чеку.

– Я могу подумать пару дней?

– Конечно. – Профессор испытал облегчение, явно превосходящее его планы. Он спросил – быть может, чтобы вызвать во мне теплые чувства: – Дома он так же сияет, как и в лаборатории?

– Он блаженный уже несколько недель. Я не помню, когда у него в последний раз был припадок.

– Вы кажетесь озадаченным.

– А разве не должен?

– Только представьте себе, в каком мире он живет.

– Я бы хотел сделать больше, чем просто представить.

Карриер нахмурился, не понимая меня.

– Я бы хотел испытать на себе нейронный фидбек. – Я становился все более и более одержимым этой идеей после каждого сеанса Робина. Мне нужен был доступ к разуму моей покойной жены.

Хмурый взгляд Карриера сменился смущенной улыбкой.

– Извините, Тео. Боюсь, я не сумею оправдать такие затраты. Прямо сейчас мы из кожи вон лезем, чтобы оплачивать положенные эксперименты.

От волнения я начал терять нить разговора.

– Я хотел спросить… Чем больше Робин тренируется, тем больше он похож на Алиссу. То, как он постукивает себя по виску и медленно произносит «на самом деле»… В этом есть нечто жуткое. Он выучил половину птиц, которых знала Али.

Эта мысль позабавила Мартина.

– О, я вас уверяю: он не мог обрести все это благодаря нашим занятиям. Он вообще ничего не может получить от отпечатка ее мозга, кроме ощущения того единственного эмоционального состояния, которому учится подражать.

И все же она обучала его, так или иначе. Я не настаивал. Я почувствовал себя суеверным охотником-собирателем, вовлеченным в магический карго-культ.

– По правде говоря, не уверен, что это эмоциональное состояние действительно отражает ее суть, – проговорил я.

– Экстаз? Думаете, он не свойственен Али?!

Между Мартином и мной пробежала искра. Я постиг истину без какой-либо обратной связи. Мой собеседник отвел взгляд, и я понял. Вся моя стратегия осознанного невежества рухнула, открыв правду, что стояла за подозрением, которое я пестовал уже давно. Дело было не только в моей беспредельной неуверенности: прожив с женой дюжину лет, я так и не понял, какой она была на самом деле. Алисса осталась для меня отдельной планетой.

В тот вечер астрономы всего мира собрали больше информации о Вселенной, чем за первые два года моей учебы в аспирантуре. Камеры в пятьсот раз больше тех, на которых я обучался, чертили на небе дуги. Межзвездное сознание пробуждалось, и в ходе эволюции у него появились глаза.