– Ничего подобного. Я с ними даже не разговаривал! – Он вытащил смартфон и ткнул в иконку электронной почты. – Ага, вот и они. Хотят знать, не присоединюсь ли я к вашему сыну на сцене.
До нас обоих дошло. COG вышел на меня напрямую. Они попросту сделали то же самое, что уже удалось Ди Рейми и «Ова Нова». Обнаружить настоящего Джея теперь было легко, ведь столько всего случилось. Мой мальчик разоблачен. Сделанного не воротишь.
У меня тряслись руки. Я взял со стола головоломку – деревянную птичку, которую надо было высвободить из гнезда, сделанного из дюжины скользящих деревянных деталей. Единственная проблема заключалась в том, что ни одна из них не желала скользить.
– Он стал общественным достоянием.
– Да, – сказал Карриер. По его меркам это было почти извинение. Он наблюдал за моим лицом; я вспомнил, что имею дело с психологом. Я старательно доказывал самому себе, что птичье гнездо сломано и головоломку решить нельзя. – Однако он дал многим надежду. Люди тронуты его историей.
– Людей трогают фильмы о гангстерах, песни с тремя аккордами и реклама тарифных планов на сотовые телефоны. – Я снова занервничал. Это все паника. Карриер просто изучал меня, ожидая, пока я открою рот и что-нибудь скажу. – Я спрошу Робина. Никто из нас не может решать за него.
Карриер нахмурился, но кивнул. Что-то во мне ужаснуло его, и на то были веские причины. Я чувствовал себя так, словно был своим собственным сыном, которому вот-вот исполнится десять и который впервые столкнулся с взрослой жизнью.
Робин был задумчив и осторожен.
– Им определенно нужен ты.
– Тебе не нужно ничего делать. Тебе даже не нужно говорить «да», если ты этого не хочешь.
– Доктор Карриер опишет все это, прежде чем ты продолжишь.
– Просто будь собой. – Слова утратили смысл в моих устах.
Он опять устремил взгляд куда-то вдаль. Мой робкий мальчик, который годами избегал контактов с незнакомыми людьми, прикидывал, насколько забавно будет раскрыть тайну жизни широкой публике, выступив на большой сцене.
За неделю до события меня одолели сомнения. Я жалел, что позволил ему согласиться на что бы то ни было. Если он потерпит неудачу, это может оставить шрамы на всю жизнь. Если преуспеет, поднимется по лестнице регионов COG и его полюбят в десять раз больше людей, чем сейчас. От обоих вариантов мне стало плохо.
Вечером накануне мероприятия – после того как Робин закончил последний за день пакет задач по математике – он пришел ко мне в кабинет, где я сидел перед стопкой непроверенных экзаменационных работ старшекурсников, энергично предаваясь прокрастинации. Он обошел стул и положил руки на мою трапециевидную мышцу. Затем выкрикнул одну за другой две команды, которые я одно время использовал, чтобы заставить его расслабиться.
Я позволил своему телу обмякнуть.
Я снова напрягся. Мы повторили это несколько раз, прежде чем он подошел и сел боком на подлокотник кресла.
Как только он лег спать, я позвонил местному организатору COG – парню, похожему на Троцкого, с которым мы с Мартином имели дело.
– У меня еще одно условие. После того как вы снимете выступление, если оно мне не понравится, вы его не опубликуете.
– Мне нужно право вето.
– Тогда я не думаю, что мой сын завтра выйдет на сцену.
Забавно: всегда можно одержать верх в переговорах, если ты не зациклен на победе.
В аудитории собралось триста человек, и после утренних выступлений народ продолжал прибывать. За пятнадцать минут до начала шоу мы втроем отправились за кулисы. Техник подключил Карриера и Робина и объяснил им этапы процесса.
– Вы увидите красные часы внизу, на передней части сцены. Когда пройдет четыре минуты и сорок пять секунд… – Техник резанул пальцем по горлу и издал булькающий звук. Марти кивнул. Робби рассмеялся. Меня чуть не стошнило.
Я не осознавал, что выступление уже началось, пока не увидел Карриера в центре сцены. Зрители аплодировали. Я обнял Робина, как будто он мог выскочить на сцену, если я его отпущу. Техник стоял с другой стороны от него, размахивая портативным монитором и что-то шепча в микрофон гарнитуры.