Замешательство

Робби заполнил свиток яркими, дерзкими рисунками. Кажется, это была еще одна вещь, которой он научился непосредственно у Али, ведь та трудилась над таким большим холстом, что я даже не мог его увидеть целиком. Каждую букву окружали существа, как будто нарисованные более зрелой рукой. Белели заросли кораллов acropora cervicornis. Птицы и млекопитающие бежали из горящего леса. Десятидюймовые медоносные пчелы лежали вдоль нижней части баннера, задрав лапки, с крестиками в глазах.

– Предполагается, что это гибель опылителей. Думаешь, люди поймут?

Я ничего не думал. Я не мог произнести ни звука. На самом деле он и не ждал ответа.

– И все-таки нельзя вгонять людей в депрессию. От этого они просто пугаются. Надо показывать им и что-то хорошее.

Он поднял один конец баннера и велел мне схватиться за другой. Мы перевернули свиток. Если лицевая сторона была адом, то оборотная представляла собой идиллию. На этот раз слова заполняли середину пространства, в два ряда:

ПУСТЬ ВСЕ СУЩЕСТВА

БУДУТ ИЗБАВЛЕНЫ ОТ СТРАДАНИЙ

Создания теснились с обеих сторон: покрытые перьями и мехом, колючие, звездообразные, с длинными ушами и с плавниками, громоздкие или гладкие и обтекаемые, симметричные, ветвящиеся, радиальные, ризоматичные, известные и неизвестные, в неистовом разнообразии цветов и форм, заполняющие пространство от густой зелени лесов до океанской синевы. Сеансы с отпечатком мозга Али сделали его художественный стиль более выразительным, освободили руки и глаза.

Он посмотрел на работу сверху вниз, представляя, как она выглядела со стороны.

– Я не знал, как пишется «разумный».

– Мог бы спросить меня.

– Но тогда ты бы догадался.

– Робби. Так даже лучше.

– Правда? Будь честен, папа. Я хочу только честности.

– Робби. Я же тебе сказал.

Он посмотрел вниз, прищурившись. Покачал головой.

– Если бы люди только поняли, что мы все миллиардеры.

Он вытянул руки перед собой, как будто они были полны зародышевой плазмы и прочих сокровищ.

– Что ты хочешь с этим сделать?

– О, да. Я подумал, что после того, как ты закончишь разговаривать с комиссией, мы могли бы развернуть это где-нибудь снаружи, на фоне крутых зданий, и попросить кого-нибудь сфотографировать. Если загрузить фотки, используя мое имя для тегов, когда люди будут искать то дурацкое видео со мной, они найдут кое-что получше.

Мы свернули рулон, приготовились ко сну. В темноте гостиничный номер мерцал десятками светодиодов непонятного назначения. Лежа на двух односпальных кроватях, мы чувствовали себя так, словно находились в командном центре исследовательского судна с варп-двигателем, которое ненадолго прервало бесконечную исследовательскую миссию и замерло посреди звезд, как животное у водопоя.

Голос моего сына пробился сквозь тьму.

– Эти люди… они настоящие?

– Какие люди, дружище?

– Все те, которые постили видео со мной.

В его голосе прозвучал академический интерес. Моя душа ушла в пятки, а голова закружилась.

– А что насчет них?

– Сколько из них просто смеялись надо мной?

Комната гудела на полудюжине разных частот. Любой ответ казался бесцеремонным. После очень долгой паузы я наконец-то сказал ему:

– Люди, Робби. Они проблематичный вид.

Он подумал. Взвесил, что значит стать общественным достоянием. Его лицо помрачнело.

– Робби. Мне так жаль. Я совершил большую ошибку.

Но при свете из окна я увидел, как он покачал головой.

– Нет, папа. Все хорошо. Не волнуйся. Ты помнишь наш код?

Он изобразил знакомый жест в круге света, вращая сложенной чашечкой ладонью туда-сюда. Предплечье у него было тонкое, как черенок метлы. Однажды – несколько месяцев назад, на другой Земле – он обучил меня сигналу, который сам же изобрел и который означал «Все хорошо».

– Знаешь, иногда люди переживают из-за того, что кто-то мог на них рассердиться? Ну, если кому-нибудь интересно, то я зла на мир не держу.

Завтрак «шведский стол» привел Робби в восторг. Он набрал больше овсяного печенья, черничных маффинов и тостов с авокадо, чем существо его размеров способно съесть за день. Когда он заговорил, с его губ сочилось шоколадно-ореховое масло.