Вместе со всем этим либидинальным грузом горевания мать могла тем или иным способом передавать, воздействовать, оказывать патогенное влияние на формирующуюся психику плода в своем чреве».
Познански отмечал, что, по меньшей мере, следует привлечь внимание родителей к тому факту, что другой ребенок не уменьшит их горя. Замена одного ребенка другим позволяет родителям, кроме того, частично отрицать смерть первого. Замещающий ребенок рассматривается родителями как препятствие для принятия смерти предыдущего ребенка. Горевание преждевременно останавливается на первых стадиях, и работа горя бесконечно продолжается с замещающим ребенком, постоянно несущим на себе родительскую скорбь.
Брюнитьер подчеркивает, что рождение нового ребенка, бесспорно, имеет целью заменить умершего, но также бессознательно уменьшить работу горя, не совершенную в срок, когда «испытание реальности», так как описал его Фрейд, выполнено не до конца. Это испытание преследует две цели: с одной стороны, показывает, что «любимого объекта больше нет», а с другой — позволяет «разорвать все связи либидо с этим объектом». Легко представить, что ребенку, занимающему чужое место в семье, не может быть хорошо.
Мысль о зачатии другого ребенка может прийти в голову родителей сама, но зачастую — при помощи их близких и врачей, действующих из лучших побуждений, как будто потерянный ребенок — это просто предмет, который можно заменить. Но умерший ребенок еще до зачатия обладал индивидуальностью, во всяком случае той, которая была создана для него воображением родителей. Тот ребенок, который должен родиться, тоже будет иметь свою индивидуальность, которая проявится со временем: и они, эти индивидуальности, безусловно, будут совершенно разные.
П. Руссо считает, что смерть ребенка во время родов или чуть позже приводит не только к последствиям, описанным выше, но также в ряде случаев к супружеским разногласиям, потрясениям и «плохому обращению» с другими детьми.
Примером такого «плохого обращения» может служить личная история Франсуазы Дольто-Маретт. В этом случае от непроработанного горя родителей страдал не замещающий ребенок, а другой ребенок в семье.
У супругов Маретт было шестеро детей, из них две девочки: старшая Жаклин и четвертый по счету ребенок Франсуаза. Жаклин умерла в 18 лет, и мать впала в безмерное и бесконечное отчаяние. Франсуаза рассказывает об этом в письме отцу (письмо от 15 июня 1938 года)[13]
: «После смерти Жаклин она (мама) впала в глубокую неврастеническую депрессию с температурой и бредом на тему Виксюр-Сер, выходом из которой смогла стать только психотерапия молодого врача-психолога, а затем беременность и рождение Жака. На самом деле, она ждала девочку, чтобы заменить умершую, но родился мальчик, который, конечно же, унаследовал ее имя (в мужском варианте). Он родился в 1922 году, два года спустя после смерти Жаклин». Франсуазе было тогда 12 лет.Отношения между матерью и дочерью были всегда натянутыми и очень странными, а личность Франсуазы плохо вписывалась в представления о том, какой должна была быть девушка в то время, «воспитанная под практически герметичным колпаком семьи, в которой социальные устои объединились с семейным неврозом, дабы укрепить стены, защищающие девушек на выданье от внешних влияний» (Катрин Дольто, дочь Франсуазы).
После одной особенно тяжелой сцены в родительском доме Франсуаза (уже психоаналитик) попыталась интерпретировать материнский «невроз» в своем очень длинном письме к отцу, приведенном выше. Эту интерпретацию следовало бы процитировать целиком, но мы можем лишь привести выдержки из нее, постаравшись не исказить точку зрения автора. «Замена умершего ребенка другим <…> приведет в будущем к интрапсихическим конфликтам субъекта, в данном случае к депрессии и меланхолии». Сюзанна Маретт, женщина с чувством долга, терпела такое состояние до тех пор, пока не нашла во внешнем мире опору, ответственную за этот конфликт, свою дочь Франсуазу. «Благодаря ее предвзятому отношению ко мне, она избежала саморазрушения после смерти Жаклин. Чтобы выжить, мама была обязана верить, что я над ней издеваюсь».
Большая часть психиатров сходятся во мнении, что меланхолическая депрессия, со шлейфом из чувства вины и самообвинения, характеризует сильную агрессию по отношению к самому себе. Единственный способ совладать с этой аутоагрессией — это повернуть ее против другого, обычно против члена семьи, и, чтобы рационализировать это чувство, нужно обвинить и наказать этого человека за его истинные или мнимые проступки.
Замещающий ребенок становится таким образом как будто бы ни при чем и может вести более или менее нормальную жизнь как это и произошло с Жаком Мареттом, который умер в возрасте 62 лет, прожив полную жизнь бойца Сопротивления, сенатора, депутата и министра.