Замещающий ребенок

Затем желание иметь ребенка окрашивается опытом, который будущая молодая мама проживет или приобретет в своей семье или в своем окружении. Ее сложные чувства к матери и отцу, количество братьев и сестер, место, которое она занимает среди них, семейные драмы, гармония или разногласия, беременности и роды сестер и подруг приводят к тому, что когда у нее появляется ребенок или несколько детей, то он или они совсем непохожи на тех, которых она видела или которых придумала.

У матери, которая всегда является для ребенка идентификационной моделью, с самого начала будут проблемы с адаптацией к материнству. У отца ребенка также есть его собственные фантазмы по поводу отцовства, которые будут переплетаться с материнскими, усиливая и изменяя их и даже противореча им. Связь ребенка с родителями начинается до его рождения и продолжается далеко за пределами детства. Это говорит о ее важности, силе, постоянстве, и она не только не исчезает со смертью ребенка, но продолжается в тяжелом и драматичном горевании.

Понятно, что родившийся ребенок мог бы стать поддержкой для подавленных желаний, несбывшихся надежд и даже для застарелых обид.

Сегодня часто говорят о желанном ребенке, ребенке мечты, придуманном ребенке. Чрезмерные надежды, возлагаемые на «чудо-ребенка», призванные залечить нарциссические раны матери, рискуют разрушиться, и от этого пострадает сам ребенок.

Фрейд идет дальше: «Если вглядеться в хорошее отношение нежных родителей к их детям, то нельзя не увидеть в нем возрождение и воскрешение собственного, оставленного в детстве нарциссизма… Так, например, имеется навязчивая потребность приписывать ребенку все совершенства… Пусть ребенку будет лучше, чем его родителям, он должен быть свободен от всех тех требований рока, власти которых родителям пришлось подчиниться. Ребенка не должны касаться ни болезнь, ни смерть, ни отказ от наслаждений, ни ограничения его собственной воли; законы природы и общества теряют над ним силу, он действительно должен стать центром и ядром мироздания. His Majesty the Baby — это такими родители считали когда-то самих себя. Он должен воплотить неисполненные желания родителей, стать вместо отца великим человеком, получить в мужья принца для запоздалого вознаграждения матери. Наиболее уязвимый пункт нарциссической системы — бессмертие Я, столь беспощадно изобличаемое реальностью — приобрел в лице ребенка новую твердую почву. Трогательная и по существу такая детская родительская любовь представляет собой лишь возрождение нарциссизма родителей, который при своем превращении в любовь к объекту явно обнаруживает свою прежнюю сущность…» Мы возлагаем на Фрейда всю ответственность за это утверждение!

Волшебный ребенок

С. Леклер считает, что каждый человек должен обязательно «убить» в себе «волшебного ребенка», каким он был зачат в голове у родителей, потому что без этого он не сможет стать собой. «Совершить "убийство ребенка", выдержать разрушение первичной нарциссической репрезентации — это общая задача, столь же обязательная, сколь невыполнимая. Как уничтожить ребенка, как освободиться от чего-то, что является содержанием бессознательного, а значит, неистребимым?»

В своей книге «Убивают ребенка» С. Леклер утверждает, что «психоаналитическая практика делает очевидным постоянное стремление к смерти: оно состоит в том, чтобы убить волшебного (или ужасного) ребенка, который из поколения в поколение является мечтой и желанием родителей; жизнь возможна только ценой убийства первичного, чужого образа, в котором запечатлено рождение каждого… Неосуществимое, но необходимое убийство постоянно воскресающего чудо-ребенка… Чудо-ребенок — это бессознательное, врожденное представление, с которым теснее всего связаны упования, воспоминания и надежды каждого человека. Прозрачное существование ребенка позволяет разглядеть почти без покровов реальное воплощение всех наших желаний».

С. Леклер приписывает фантазму мертвого ребенка главную роль в становлении личности. Он приходит к утверждению, что этот фантазм — одна из сторон глубин бессознательного в человеке и даже наиболее важный из фантазмов. Он «самый секретный, самый прочный, самый священный и самый печальный из личных мифов».

Этот фантазм о чудесном, но недостижимом ребенке, спроецированный на родившегося ребенка, все же заставит того снять с себя этот хитон Несса и разрушить нереальный образ, который мешает ему стать самим собой.

Все, что изложено выше, касается любого ребенка. Что же сказать тогда о ситуации ребенка, призванного заменить другого, «этого ребенка-утешителя, живого заместителя, обреченного на бессмертие умершего, неозвученный образ желания матери?»