Замещающий ребенок

По мере его погружения встречные персонажи становятся все более и более архетипичны, безличностны. Вертодуб, Вертогор — великаны, выдирающие из земли дубы и горы, переворачивающие их, возвращающие в землю вершинами, укореняющие их в небе. Небо превращается в место обитания, земля отдаляется, становясь все более и более недоступной. Мы можем назвать их стражами границ между жизнью и смертью, духами первопредков, теми силами, которые защищают пространство сознания от внезапных, устрашающих, разрушающих прорывов бессознательного. «Два пути открываются перед замещающими детьми: "гениальность" или "безумие", причем первое не исключает второго. "Безумие" прогрессирует от психической и социальной неустойчивости к более или менее структурированным неврозам и далее — вплоть до серьезных психических расстройств, требующих госпитализации» (Porot, 2014, р. 12). Никто из них не может оставить царевича у себя, никто не уверен, что проживет долго.

Дальше царевич добирается до Солнцевой сестры. Здесь очень интересен перекрест: у Солнца есть сестра, с которой встречается царевич, но о встрече с ее братом, с самим Солнцем речи нет, и у царевича родится сестра, которая в сказке еще не появилась, но ее рождение пугает и заставляет Ивана бежать из родного дома. Солнце и его сестра — архетипическая пара, символизирующая Самость, центр психики. И она принимает Ивана-царевича как, собственно, и должно быть. Он надежно укрыт в глубинах психики. Но что-то заставляет его выходить и смотреть на «свой дворец», он видит, что «все съедено», и плачет. Что это за дворец? Что это за слезы? Кто не отпускает его, зовет? Ответ, наверное, может быть только один — Мать. Та, которая тоскует по нему, та, которую новый живой ребенок не может удовлетворить.

А теперь мы оставим Ивана-царевича и повернемся к его сестре, которая все съела и которая «страшная ведьма».

Замещающий ребенок рождается с ощущением, что он изначально плохой. Из описания клиентского случая Кристины Шеллински: «Она вздрагивает: «Я знаю, во мне скрывается дьявол». В начальной школе она чувствовала присутствие этой разрушительной силы, как если бы она пришла из прошлой жизни!» (Шеллински, 2013, с. 14).

В нем борется его исконное, изначальное и то, для чего его зачинают, — воплотить Другого. Он должен еще в утробе противостоять желанию той единственной, которая есть для него весь мир:

В тот день я пришел в этот мир,
Но я не родился, а просто воскрес.

И конечно, очень часто бывает, что ребенок проваливается в глобальное чувство вины, потому что он не может ни воплотить это желание, ни преодолеть его.

Родившийся ребенок познает мир «на зуб», девочка присваивает маму, делает мир своим, она его «ест», но съесть не может — мама поглощена тоской по первому, по мальчику. Это очень хорошо описывает Джеймс Барри — не классический замещающий ребенок — в сцене, когда Питер Пен рассказывает Венди, как он предпринял попытку вернуться к своей маме, но мама его уже не ждет — она закрыла окно. «Я верил, что моя мама всегда будет держать окно открытым. Прошло много лунных месяцев, прежде чем я вернулся. Окно оказалось закрытым. Моя мама совершенно забыла обо мне, а в моей кровати спал другой малыш» (Барри, 2014). Мама Питера отгоревала своего мертвого ребенка, и его дом находится под землей. Но не мама самого Барри, как и не наша предполагаемая царица из сказки.

Иван царевич смотрит на свою землю и плачет, но почему-то не признается Солнцевой сестре, что с ним происходит. Она же делает все именно для того, чтобы услышать истинную причину его слез. Зачем? Возможно, когда «стал он просить Солнцеву сестрицу, чтоб отпустила его, добра молодца, на родину понаведаться», и когда он проявляет настойчивость, отстаивая перед ней свое желание «понаведаться», становится видно, как укрепилось Эго в своем желании встречи с образом мертвого сиблинга. И это уже не слезы депрессивной матери, а слезы отчаявшейся в своей ненависти сестры. Сестра — страшная ведьма, она, безусловно, ненавидит этого мертвого брата, которого ей навязали в качестве идеального образца. Но замещающие дети не готовы признавать свою ненависть, хотя это то, что клокочет в них, прорываясь в поведении в самый неподходящий момент.

Сновидение клиентки, которую я видела как замещающего ребенка. У нее была сестра, которая умерла за несколько лет до ее рождения. В сновидениях часто присутствовала подруга с тем же именем, что и у сестры. Клиентка всегда называла ее уменьшительным именем, так же, как и сестру. Конечно, в тексте я ее называю не настоящим именем.