Заметки

Пропитали за ночь // шелка белых чулок.

Возвратясь, уроню / льдом искрящийся полог

В звон нефритовый // полной осенней луны.

Авторское прочтение

3. Чёрный ворон

黄云城边乌欲栖
归飞哑哑枝上啼
机中织锦秦川女
碧纱如烟隔窗语
停梭怅然忆远人
独宿孤房泪如雨

Есть у Ли Бая ещё одно интересное стихотворение, а какие у него стихотворения неинтересные?

«Ночной крик ворона» — так назвал его сам автор. Мне известны два перевода этого стихотворения: один сделан поэтом, второй синологом.

Теперь это не является чем-то особенным или каким-то неизвестным фактом, что Александр Ильич Гитович, будучи признанным переводчиком китайской поэзии, сам языка не знал и переводил исключительно с подстрочника. Разумеется, руководствуясь при этом многочисленными пространными комментариями тех, кто действительно знал китайский язык. Повезло: его советчиками и друзьями были такие специалисты древней китайской поэзии, как Георгий Оскарович Монзелер, Борис Иванович Панкратов, Виктор Васильевич Петров, Ольга Лазаревна Фишман, Евгений Александрович Серебряков, Николай Трофимович Федоренко, наверное, всех и не смогу здесь упомянуть. То есть ещё раз обратим внимание, что Александр Ильич Гитович был в первую очередь поэтом, и только поэтом, никак не китаистом, никак не человеком, который знал язык и мог бы опираться непосредственно на восприятие текста.

В отличие от него, Сергей Аркадьевич Торопцев, достаточно погружённый в атмосферу Китая вообще и эпохи Тан в частности, является видным и признанным исследователем, культурологом, синологом — то есть человеком, который глубоко изучает, понимает историю, культуру, поэзию и литературу различных эпох Китая.

Переводы Сергея Аркадьевича Торопцева сочетают в себе и знание многих и многих реалий национального китайского колорита, и богатую поэтическую палитру всевозможных образов и приёмов русской словесности. Достаточно редкое и очень счастливое сочетание таких дарований в одном человеке. Вопрос, всегда ли может обладатель таких талантов бережно ими распорядиться.

Вернёмся к стихотворению, которое хотелось бы не столько разобрать, сколько перечитать вместе с переводом Александра Ильича Гитовича и вместе с переводом Сергея Аркадьевича Торопцева и, что называется, почувствовать разницу.

В переводе Александра Ильича Гитовича интересен момент, связанный с цветом парчи, которую ткёт женщина. Александр Ильич Гитович выбрал синий цвет, который действительно более перекликается с синей дымкой тумана за окном. Да, в Китае иероглиф 碧 [bi], который Ли Бай выбрал для описания цвета пряжи, из которой женщина ткёт парчу, имел не только значение «цвет, похожий на туманные дали за окнами». Цвет пряжи в данном случае нёс и другую смысловую нагрузку: зелёный (нефрит) цвет в Китае — этот цвет измены.

Что интересно, в русском языке чаще всего синонимом измены является жёлтый цвет: он тоже присутствует в этом стихе, но только в другом качестве, в качестве обозначения отдалённости происхождения определённых событий.

С жёлтого цвета прямо начинается стих — «жёлтые облака», как бы мы сказали, далёкого приграничного края, для нас, может быть, это не совсем явный признак «жёлтое облако», что действие происходит далеко, а для китайца жёлтый цвет облаков стойко ассоциируется с облаками над приграничными землями, там, где песок, там, где пустыни, и поэтому облака постоянно имеют жёлтый оттенок то ли от песка, который поднимается ветром в небо, то ли от отражения яркого солнца от песчаных барханов.

И вот как раз эти два цвета «жёлтый» и «зелёный» не во всех переводах использованы как дополнительные цветовые акценты. Надо отметить, что уже упоминавшийся иероглиф [bi] имеет своё происхождение от цвета камня, скорее всего, какой-нибудь зеленоватой разновидности нефрита. Ведь мы помним, что только нефрит мог быть достойным упоминания в поэтическом произведении. Но вот интересно, а чем же так важно было указать автору, а какого, собственно, цвета была пряжа у пряхи за станком? Потому что на самом деле в этом стихотворении скрыта тайна целой трагической истории любви.

Любви между третьей дочерью образованной интеллигентной чиновничьей семьи древнего Китая Су Хуэй и бравым военачальником Доу Тао, который клялся в том, что ни на ком больше, кроме своей любимой, не женится, но как только за какое-то вольнодумство на службе был отправлен в далёкий приграничный гарнизон, сразу взял там себе ещё одну жену, вторую или младшую по статусу, просто наложницу, то есть, во всяком случае, слово своё не сдержал и вполне себе благополучно нёс службу в приграничных землях, особо не вспоминая об оставленной дома жене.

А жена его на самом деле не забыла о своём легкомысленном муже, и, хоть вести из приграничного гарнизона и доходили достаточно долго, она получила каким-то образом сообщение, очевидно, с совершенно благой целью от доброжелателей о том, что у мужа всё хорошо с новой женой. Однако эти вести, конечно, не добавили радости, а вызвали печальные мысли по этому поводу, которые она и выразила в стихах.