Заметки из хижины «Великое в малом»

Им не реять парой в поднебесье,
Разлучили нежных юаньянь[338]

.Вспомни ту, из края Хуашань[339]!
В Царстве мертвых не бывать им вместе,
Врозь им жить и в этой жизни бренной,
В нашей скорбной горестной юдоли...
Лишь взойдет трава седая в поле,
Чтоб сокрыть их гроб непогребенный.

Стихотворение написано именно по этому поводу.

(220.) Чжу Цин-юнь рассказывал:

«Как-то раз я прогуливался вместе с Гао Си-юанем[340] у реки. Была весна, и лед начал таять, обнажая зеленоватый простор вод.

Гао Си-юань сказал:

— Мне вспоминаются строки одного поэта Поздней Тан[341]:

Чешуйки рыбьи трогательно сини,
Утиный пух голубовато-зелен.

Здесь ни одним словом не упоминается о весенних водах, но перед глазами так и встает вид озаренных солнцем волн и речной глади. Жаль, что я не помню, кому именно принадлежат эти строки.»

Погруженный в глубокое раздумье, Чжу Цин-юнь не ответил, но в это время из-за старой ивы вдруг послышался чей-то голос:

— Это стихи Лю Си-и[342], поэта Ранней, а не Поздней Тан.

Посмотрели, но за деревом никого не оказалось.

— Средь бела дня бес явился, — испуганно сказал Чжу Цин-юнь; Гао усмехнулся:

— Если это бес, то, наверное, красавица-[оборотень]. Боюсь только, что нам она не захочет показаться.

Трижды поклонившись дереву, друзья ушли. По возвращении домой они просмотрели стихи Лю Си-и и действительно нашли у него эти две строки.

В разговоре с Дай Дун-юанем[343] я случайно упомянул об этой истории, и он ответил мне следующим рассказом:

«Двое студентов беседовали при светильнике. Они спорили о том, какая династия в Чуньцю[344] считается законной — Чжоу[345] или Ся[346]. Спорили они долго и горячо. И вдруг за окном послышался чей-то голос:

— Ведь сам-то Цзо[347] был чжоусцем, как же можно не знать, что для него законной была династия Чжоу! Зачем вам, почтенные, тратить время на эти споры?

Выглянули в окно, а там только мальчишка-слуга спит крепким сном.»

Оба эти случая свидетельствуют о том, что, пока конфуцианцы проводят дни в разговорах о «доказательных исследованиях»[348] и произносят сотни тысяч слов вроде: «Если обратиться к древности»[349], рядом с ними, может быть, находится кто-то из Царства мертвых и передразнивает их. Как знать?

[221. Студенту снится, что его осел рассказывает, кем он был в прошлом перерождении.

222. Охотник водворяет мир между враждующими лисами.

223. Дух покойницы просит человека уступить ей место в доме, так как она не может делить жилье с мужчиной.

224. Мальчик играет с ребенком, который оказывается духом — воплощением сына, о котором мечтала мачеха живого мальчика.]

(225.) Когда умерла жена моего двоюродного дяди Ван Би-бо, гадатель сказал, что в такой-то час такого-то дня она вернется в виде беса-наваждения. В указанный день все члены семьи ушли из дому, чтобы не встретиться [с бесом]. Вор, прикинувшийся бесом, проник в дом, и только было начал раскрывать короба и доставать оттуда головные шпильки и серьги, как вдруг появился второй вор, тоже принявший вид беса и издававший какие-то загробные стоны. Первый вор в испуге бросился бежать, и во дворе они столкнулись лицом к лицу. Каждый принял другого за настоящего беса, и, обомлев от страха, оба без чувств упали на землю.

На рассвете вернулась домой вся семья. Увидев лежавших на земле, все очень испугались, но, приглядевшись, поняли, что это были воры. Спрыснули их отваром из имбиря и, когда те пришли в себя, связанными и все еще в наряде бесов повели их к судье. По дороге все, кто их видел, покатывались со смеху.

Судя по этой истории, разговоры о возвращении покойника в виде беса-наваждения являются несуразицей. Однако мне своими глазами доводилось видеть такое наваждение. Бесы и духи имеют смутный облик, и в конце концов мы не знаем, какие они.

(226.) Чжу Тянь-мэнь из Иду рассказывал:

«Летом года цзя-цзы[350] я вместе с несколькими приятелями устроил пирушку у озера Минху. Мы пригласили певичку, чтобы она подносила нам вино. Только мы как следует выпили, как вдруг эта певичка, женщина простая, неграмотная, схватила кисть и написала следующее стихотворение: