Заметки на биополях. Книга о замечательных людях и выпавшем пространстве

Что-то подобное происходило в Америке сороковых лет прошлого века. Об этом писал Генри Миллер:

«Большинство одаренных молодых людей, попадавшихся мне в этой стране, производили впечатление слегка тронутых. А что ж вы хотите? Они… жили с фанатиками жратвы и выпивки, продавцами успехов, изобретателями технических финтифлюшек, гончими из рекламных свор. …Кто, кроме горстки отчаянных душ, сможет распознать произведение искусства?..

“Отправляйтесь на Запад, юноша!” – так говорили когда-то. Сегодня нам приходится говорить: “Застрелитесь, юноша, здесь вам не на что надеяться”.

Я знал кое-кого, кто сумел выстоять и добраться до вершины… правильнее сказать, под купол дешевого цирка».

Ловлю себя на том, что и у меня иногда возникает малодушное желание залезть в этот самый дешевый цирк – под этот самый купол (он же – потолок). Но все-таки не для того, чтобы изобразить свое сальто-мортале и сорвать аплодисменты. Нет – чтобы сдернуть оттуда балаганных литературных циркачей, пошлыми трюками отвлекающих внимание невзыскательной публики от настоящих артистов, которые исполняют свои смертельные номера под открытым небом.

Не для случайных зевак, конечно, – для самих себя и Кого-то, Кто, может быть, смотрит на весь наш цирк с другой стороны небесного купола.

Вместо молитвы: О несобранной книге стихов Анны Саед-Шах

Мы с Анечкой (так почему-то называли ее все, она сама удивлялась) много лет собирались составить стихотворную книжку на двоих. Такой лирический диалог, состоящий из стихов или посвященных друг другу, или написанных друг о друге. Еще должны были там быть произведения, созданные совместно, – в основном иронические.

Эту книгу даже не надо было писать – только собрать то, что накопилось за многие годы жизни вместе. Вот так и прособирались…

Анечка стала самой страшной моей потерей, а была счастьем. Ушла внезапно, мгновенно. Она хотела еще многое сделать – и в прозе, и в кино. Ну а стихи у нее, как у истинного поэта, писались сами. Причем – накатами, по нескольку стихотворений одновременно.

О ней писали Евтушенко, Самойлов, Лиснянская, Рейн, Рассадин. Станислав Борисович, в частности, говорил о ее «высоком уровне нравственных претензий».

А что прежде всего приходит в голову мне, когда я думаю о ее стихах? Анин голос узнаваем, ни на чей не похож. Переводами готовых смыслов она никогда не занималась. Стихи для нее были главным инструментом самосознания и мирочувствования…

Но писать об Анечке, ее стихах и прозе сколько-нибудь внятно я пока не в состоянии. Когда смогу, не знаю. Поэтому просто процитирую ее стихотворение, которым могла бы завершаться наша общая с ней книга-диалог.

Вместо молитвы

Четвертый день по пустякам не сердится,
за все благодарит или молчит…
Я не пойму – его больное сердце
зачем Тебе?
Пускай себе стучит.

Зачем Тебе такой упрямец бедненький,
Ты без него не понесешь урон,
там у Тебя хватает собеседников,
здесь, у меня, всего лишь – Ты да он.

Пускай он здесь живет, со мною мается
и как дитя пузырит пену дней…
Там, у Тебя, такие собираются! –
и старше,
и красивей,
и умней.

(Не позднее 2009-го)

Эта Анечкина молитва, кажется, была услышана. В отличие от моей, где есть такие слова:

Ты уж прости мя, Боже,
сразу по жизни всей.
Ту, кто всего дороже,
не забирай, не смей!..

Однако посмел…