Заметки на биополях. Книга о замечательных людях и выпавшем пространстве

И когда последняя, самая сильная книга стихов Дениса Новикова «Самопал» («Пушкинский фонд», СПб., 1999) прошла незамеченной, он решил, что стихи – это его сугубо частное, действительно личное дело, и порвал с литературным кругом окончательно.

Да и как его книга могла быть всерьез замечена? Тираж «Самопала» – 1000 экземпляров. Такими были поисковые тиражи 1900-х годов, когда на всю Российскую империю (исключая Финляндию и Польшу) приходилось 120 000 человек с высшим образованием. Сейчас таковых больше. Но они – другие.

А в последние годы Денис успел, кажется, только одно – уйти из жизни большинства людей, любивших его. Он как будто заранее подготовил всех к тому, что его скоро не будет. И даже о его похоронах родные никому не сообщили. Теперь каждый из нас вспоминает, когда видел Дениса в последний раз…

Поэтическое поколение Дениса Новикова приказало всем нам долго жить. И может быть, – все-таки что-нибудь сделать для того, чтобы самая читающая женские детективы страна снова научилась видеть и слышать. Даже – когда-нибудь – поэзию.

Денису Новикову

1

Не хотел быть старше
тридцати семи.
О почтенном стаже
на воздухе, с людьми
и не мыслил даже –
мол, новеньким прими…

2

Остаться непрочитанной строкою?..
Придется сделать что-нибудь такое,
чтобы хоть строчку знали наизусть,
а если две – кто возражает? – пусть.

Для этого не жалко и разбиться
в лепешку – если ты самоубийца,
то, стало быть, недюжинный поэт
и все свершил – погиб во цвете лет.

Претензии, предъявленные миру,
теперь оправданны, и можно лиру
из пальцев выпустить. Закончен труд.
А что упало, точно подберут.

Они выбрали мертвую петлю: О поколении NEXT

Утилитарное назначение поэзии – сохранение вида. Потому что поэт – инструмент языка своего народа и прибор для постоянного уточнения человеческих ценностей. Почему же многие поэты кончают с собой? Или если что-то мешает исполнению назначения, ценность собственной жизни кажется пренебрежимо малой?

Последние три десятилетия в России установился климат, противопоказанный поэзии. В этом климате бурно растет совсем другая флора: развесистая клюква шоу-бизнеса и телесериалов, сорняки рекламы и постмодернистской псевдопрозы, ядовито-яркий пустоцвет «женских романов», мистических «ужастиков» и фэнтези.

Не так невинна вся эта развлекательно-продажная мишура – она перекрывает кислород настоящему. Как те же сорняки заслоняют солнце и вытягивают из земли соки, необходимые культурным растениям.

Те, кто был к началу 90-х постарше, оказались устойчивее к такому климату (можно провести примитивную аналогию с саженцами и уже принявшимися, более или менее крепкими деревьями). К тому же у нас – и это очень важно – были старшие, те, кого мы старшими считали (а тут уже можно сравнить относительную защищенность дерева в лесу с полной беззащитностью одинокого деревца в диком поле). И именно на нас, кажется, связь поколений (и времен) прервалась.

Мы сами, пятидесяти-шестидесятилетние, для этих ребят старшими не стали. Сергей, Борис и кто-то еще, неведомый, простите!

…Бориса Рыжего я не знал – прочитал его стихи уже после того, как он получил «Антибукера». Казалось бы, вот литературная премия – значит, гарантированное внимание к молодому поэту, раннее признание и поддержка литпредшественников. Но, как выяснилось, этого оказалось далеко не достаточно.

Все нынешние премии – увы, только симулякры нормального литературного процесса. Ни читателей, ни даже заинтересованного отношения цеха (за отсутствием такового) они не дают.

…Сергея Золотуского я знал много лет. Публиковал его стихи в «Огоньке» времен перестройки и гласности. Не раз разговаривал – чаще по телефону. Наверное, недостаточно существенными и слишком торопливыми были эти разговоры. Во всяком случае, в последние свои минуты его рука не потянулась к телефону набрать мой номер…

Даже естественное желание увидеть изданной свою уже подготовленную и смакетированную книгу не удержало Сергея.

Борис Рыжий, Сергей Золотуский да, безусловно, Денис Новиков – они и были неформальными лидерами поколения NEXT, а значит, надеждой современной русской поэзии. Потому что не занимались эпатажем, не следовали моде писать «под Бродского», не силились казаться сложнее (как многие из постмодернистов) или проще (как концептуалисты) себя. У каждого – своя интонация, своя непридуманная боль, движущая сила настоящих стихов.

Конечно, надеюсь, есть еще кто-то из этого поколения. Заходят же в редакции и на поэтические вечера странные молодые люди. Некоторые – не без способностей.

За всех – страшно.