Заметки на биополях. Книга о замечательных людях и выпавшем пространстве

Многие были совсем другими: Одна из непрочитанных всерьез книг Валерия Болтышева называется «Многие другие»

Почему сейчас о прозаике Валерии Болтышеве? Потому что он был поэтом почти в каждой своей вещи, хоть и записанной не в столбик. Какая разница. Как поэтами были в своей прозе Бунин, Платонов, Юрий Казаков, Набоков, Константин Воробьев…

Наша дружба началась классически: с задиранья. В том числе и задиранья носа.

К тому времени в Ижевске обо мне пошел слух как о стихотворце-вундеркинде с первого курса Ижевского механического института. И когда на литобъединении «Радуга» при местной молодежке состоялось обсуждение моих стихов, туда пришел и Валерка с еще двумя студентами-филологами из УдГУ.

А пришли они меня «дезавуировать и обезличить» (тут еще сыграла роль принадлежность к двум разным вузам). Настроены были почти агрессивно. Но как-то ничего у них не получилось. И после обсуждения мы с Валеркой разговорились, а вскоре и подружились (как известно, еще чаще дружба начинается с вульгарной драки – а тут она была все же интеллектуально-эстетической). Наша дружба продолжалась до самого его нелепого ухода…

Что она в себя вместила за эти немало лет?

Много чего. И совместные азартные игры в футбол и хоккей (иногда ночью даже на трамвайных путях в центре города). И хождения босиком по ижевским лужам и ручьям с дальнейшим купанием в пруду. И конечно, бесконечные разговоры и чтения друг друга с последующим нелицеприятным обсуждением (кстати, стихи Болтышев слышал замечательно).

А однажды Валерка полез за меня драться. Собственно, начал-то драку, виноват, как раз я, но с продолжением у меня получилось как-то совсем не очень. Но Валерка (не ради справедливости, а за друга) это дело достойно завершил. Дрался он, а также стрелял, рыбачил и пел значительно лучше меня.

Но это все ижевский период. А потом я переехал в Москву, и Валерка стал туда наезжать (как и я – в Ижевск). Дружба не прервалась, не стала виртуальной.

Я познакомил Валерку с замечательным старым писателем Александром Михайловичем Борщаговским

Борщаговский более всего известен как первый «космополит» – театральный критик и автор повести «Три тополя на Палихе», по которой потом сняли знаменитый фильм «Три тополя на Плющихе».

Александр Михайлович сразу очень высоко оценил Валеркин прозаический дар и стал его пропагандировать, благодаря чему у Валерки вышли рассказ в «Новом мире» и книга в Москве (в «Молодой гвардии»). Оказавшаяся единственной московской. Вышло бы и больше. Но, во-первых, писатель Болтышев был крайне несуетлив, требователен к себе и самокритичен, а во-вторых… Потом времена изменились, и в потоке возвращаемой литературы не то чтобы не хотелось затеряться, а скорее – не хотелось ему мешать. Валеркина легендарная деликатность доходила даже до таких степеней!

Между тем те, кто слышат слово, Болтышева ценили неизменно высоко.

Однажды мы гуляли с ним по Переделкину в крайне благостном настроении. При нас были: душистая майская погода, черный хлеб, лук и пиво. И я сообразил, что, кроме как сидеть на пенечках, можно зайти в гости к замечательному поэту и тончайшему ценителю литературы Александру Петровичу Межирову. Мне очень захотелось их познакомить. Что и было сделано. Они друг другу с первого взгляда понравились. Валерка подарил Межирову свою книжку. Спустя некоторое время, когда Александр Петрович возвращал мне другую книжку, которую я дал ему почитать, – одной до сих пор супермодной писательницы, Межиров сказал: «Не-е-ет, это не стиль, это имитация стиля, вот у вашего Валеры – стиль!» Я радостно не возражал.

А как-то на Новый год Валерка с супругой приехали к нам. Приехал к нам по сложившейся традиции и великий Алексей Герман с женой-соратницей Светланой Кармалитой. Почему-то в тот раз мы с Валеркой ночь напролет горланили песни (причем Болтышев меня все время укорял, что я пою на полтона ниже, а мне-то что!). Герман на него долго и пристально смотрел, а потом вдруг предложил сняться в своем фильме «Трудно быть богом». Валерка оторопел, но согласился попробоваться… Благодаря чему мы все, его друзья, можем теперь по много раз пересматривать германовский шедевр – хотя бы для того чтобы в предельно насыщенных брейгелевско-босховских кадрах находить Валерку…

Сам Болтышев снятый фильм уже не увидел.

А его проза никуда не денется. «Когда устанут от плохого и возжелают лучшего, – писал Давид Самойлов, – настанет время…» – далее перечислялись фамилии замечательных, но не самых популярных поэтов. Думаю, к ним можно смело добавить и имя прозаика Болтышева.

Памяти Валерия Болтышева

1