Заметки на биополях. Книга о замечательных людях и выпавшем пространстве

В конце семидесятых – начале восьмидесятых на одной шестой части суши появился новый уникальный фольклорный жанр – «детский» черный юмор. Наряду с такими невинными шедеврами, как «Вовочка с папой играли в хоккей… Больше у папы не будет детей» или – «Голые бабы по небу летят – в баню попал реактивный снаряд», из уст в уста с удовольствием передавались и другие произведения (несомненно, выражавшие народные чаяния):

Дедушка в поле гранату нашел,
С этой гранатой к обкому пошел,
Выдернул чеку и бросил в окно –
Дедушка старый, ему все равно…

Партийное и особенно литературное начальство эти малые стихотворные формы раздражали больше анекдотов – литгенералов, в частности, потому, что рифмованный черный юмор однозначно предполагал неколлективное авторство, а кто автор и почему до сих пор на свободе, они не знали.

Значит – недосмотр! Преступное попустительство! Вредительство в писательском цехе!

А теперь сравните анонимные шедевры этого жанра с не менее тогда популярными, ходившими в списках, но подписанными простыми русскими именем-фамилией Олег Григорьев.

Цитирую по памяти:

Я спросил электрика Петрова:
– Для чего тебе на шее провод?
Ничего Петров не отвечает –
Только тихо ботами качает.

Или вот еще:

Девочка красивая
В кустах лежит нагой.
Другой бы изнасиловал,
А я лишь пнул ногой.

Похоже? Вот и надзирающие органы решили, что похоже.

Стоит ли после этого удивляться появлению погромной статьи в «Литгазете» и последовавшей травле Олега Григорьева, замечательного детского и «недетского» тоже поэта?

Имел ли Олег Григорьев прямое отношение к фольклорному черному юмору, неизвестно (вполне мог поучаствовать в этой веселой игре, заменявшей отсутствовавший в СССР жанр «ужастиков»). Но вот расплатился за народную крамолу именно и только он.

Впрочем, Олег Григорьев никогда и не отделял себя от народа.

Внешне удивительно напоминал мужичка из мультфильма «Шел прошлогодний снег» – помните, того самого, который все время шепелявит и говорит: «Маловато будет!»? А вот внутренне этот мужичок – полная противоположность Григорьева, у которого хватательный рефлекс отсутствовал напрочь. Наоборот, он был готов отдать и отдавал все то немногое, что имел.

Я познакомился с Олегом Григорьевым за два года до его смерти, на излете перестройки. Его привел в редакцию «Огонька» питерский поэт и переводчик Михаил Яснов. Олег был очень бедно и как-то по-сельски одет, робел и стеснялся – тоже по-деревенски. Но сквозь эту робость просвечивала какая-то лучистая радость. Вскоре выяснилась и ее причина: так же стесняясь, Олег подарил мне маленькую несброшюрованную брошюрку со своими лучшими стихами.

Хоть ее он успел увидеть. А все красиво изданные тома в переплете вышли уже после смерти автора…

Лучший сибирский поэт: Об Анатолии Кобенкове

На него писали некрологи при жизни. Неоднократно. Не по ошибке. Им очень хотелось, чтобы Анатолия Кобенкова не было. Чтобы никто не мешал им ксенофобскую графоманию выдавать за гражданскую лирику. Чтобы не существовало в Иркутске никакого «демократического» Cоюза писателей и не приезжали на Байкал, на ежегодный международный фестиваль, лучшие российские и зарубежные писатели, не любящие ура-патриотической риторики.

Удивительно, что заклятым врагом для провинциальных черносотенцев стал такой мягкий и добрый человек, как Толя. Но в том-то, наверное, и дело, что сами его интеллигентность и бесспорная поэтическая одаренность их раздражали. Всем, что писал и делал, он напоминал об утраченной норме, хорошем вкусе, необходимости знать и чувствовать родной язык… Господи, почему подавляющее большинство наших нынешних «патриотов» так плохо пишут и говорят по-русски!

Когда Толе перевалило за пятьдесят пять, отдавать силы постоянной борьбе да и просто жить в поле ненависти стало уже невозможно, обидно тратить на это годы жизни. Хотя кто мог знать, что их оставалось уже совсем немного…

Он переехал в Москву. Но и про свои иркутские дела не забывал – продолжал возиться с молодыми земляками, иначе они бы почувствовали себя осиротевшими, уже из Москвы организовывал Международный поэтический фестиваль на Байкале и приезжал в Сибирь его вести, поддерживал иркутских друзей. И переехав в Москву, он остался лучшим сибирским поэтом.