Заметки о моем поколении. Повесть, пьеса, статьи, стихи

Мы бродили по Ричмонду, облитые невыразимым влажным жаром. Посетили Музей Конфедерации, где целый час пялились на изодранные знамена, романтические шашки и серые кители; мы переходили из зала в зал, и гордое великолепие экспозиции каждого штата лишь слегка нарушалось бесконечными списками фамилий ныне живущих женщин, которые неведомым образом умудрились соединить свои имена с этими трофеями. Не нуждались эти трофеи в пожертвованиях мисс Рейчел Марис и миссис Глэдис Фибис – они почему-то представлялись полногрудыми и несколько навязчивыми старушками, неостановимо воркующими про своих предков в гостиных и пансионах города Мейкон, штат Джорджия.

На этом Ричмонд себя исчерпал – мы не обнаружили больше ничего, представляющего хоть малейший интерес. После полудня влажность обернулась невыносимой духотой, а редкие облачные завитки принялись складывать в небесах сложную головоломку. Мы отправились к кузнецу и выяснили, что он только еще взялся за работу – ибо механик перед тем обнаружил, что прокладка снова выскользнула из-под кулачков. Мы уселись на наковальню и принялись прожариваться.

План наш состоял в том, чтобы до ночи добраться до Оксфорда в Южной Каролине, но до Оксфорда по-прежнему было около ста пятидесяти миль. Когда мы наконец-то выкатились из кузни и Санта-Клаус вспорхнул в воздух стайкой черных бабочек, мы начали отчаиваться.

Наконец-то мы выехали в знойные предместья, но на дорогу уже ложились тени, а перед нами расстилался пейзаж, унылый, как вид из окна стоматологического кабинета. Поля были зелены, но лишены свежести, а деревушки, где тощие мужчины и мальчишки собирались у заправочных цистерн, чтобы поглазеть на наше авто, не вызывали в нас ни пасторального, ни исторического умиления. Мы впали в тоску. Колеса своим тиранством пригнули наши души к земле. В одном колесе столько спиц дышало на ладан, что ехать со скоростью выше десяти миль в час казалось небезопасно. Обычно это колесо использовалось в качестве запасного: на нем мы медленно ковыляли до очередного гаража после каждой новой катастрофы.

О печенье и персиках речь больше не заходила. Мы обсуждали их на протяжении ста пятидесяти часов с постепенно затухающим энтузиазмом, и аппетит Зельдиного воображения был уже удовлетворен сполна. Что до меня, мне казалось: если я сейчас увижу персик или печенье, то попросту поперхнусь. А потому всю вторую половину дня Зельда сидела с путеводителем доктора Джонса в руках, то и дело открывая его не на той странице, давая мне неверные указания и теряя нужное место в самый ответственный момент.

Сразу после шести всерьез опустилась тьма. Пророкотал гром, и с запада налетел один из тех свирепых, жарких и пыльных ветров, которые вызывают невнятный холодок в груди своим пронзительным потусторонним завыванием и касаниями горячих и влажных рук. В темноте мы двигались еще медленнее и уже засомневались, что успеем к ночи добраться до Южной Каролины. До нее оставалось семьдесят миль.

Ветер вскоре помрачнел и покрепчал, а над окрестными полями стал нарастать мощный шорох дождя. Небо расчертили сияющие зигзаги, над миром с угрюмым рокотом перекатывался гром. И вот дождь подступил ближе и обрушился на нас, принеся с собой жгучую волну пыльного ветра. Прочистив глаза от песка, Зельда принялась лихорадочно листать путеводитель и обнаружила, что милях в двенадцати впереди лежит городок под названием Кларксвиль.

Название города было пропечатано крупными заглавными буквами, и, хотя население его составляло всего пять тысяч человек, мы понадеялись найти там хотя бы одну сносную гостиницу. Тот факт, что городок находился в Виргинии, нанес нам определенный моральный ущерб – впервые за всю поездку нам предстояло провести две ночи подряд в одном штате.

Я ехал настолько быстро, насколько было возможно в буйной тьме, однако среди этой байронической бури дорога казалась бесконечной. Мы испытали сильнейшее облегчение, когда на нас наконец-то надвинулся Кларксвиль. Я оставил Зельду совершать все формальности в отеле «Доминион», а сам отправился на поиски автомастерской. В кои-то веки – возможно, потому, что проехали мы всего сто двенадцать миль, – мне не пришлось составлять целый список указаний и подозрений, чтобы вручить сонному дежурному.

Вернувшись, я обнаружил, что мы устроились на постой куда с меньшим удобством, чем Самоходная Развалюха. Ресторана в гостинице не оказалось, и мне пришлось дойти до ближайшей лавки и купить у неаппетитного вида владельца два неаппетитного вида сэндвича с яйцом. Я отнес их Зельде, которая с несокрушимым самообладанием незамедлительно выкинула их в окно.

Комната была голой, при ней имелась ванная. В ванну лилась ледяная вода. Зельда из принципа немного там поплескалась, а потом – вымещая обиду – втянула и меня в слабое подражание. То была жалкая, знобкая, унылая пародия на омовение, однако потом я, как положено, помаршировал по комнате, точно чиновник на символическом жалованье,[451] только что завершивший ежеутреннюю зарядку.

VII