Заметки о моем поколении. Повесть, пьеса, статьи, стихи

Лот № 2. Ящик той же формы, но поменьше размером содержит пятьдесят наших фотографий, рисунки разнообразных художников, нас же изображающие, картинки домов, в которых мы когда-то жили, а также изображения наших тетушек и дядюшек и домов, где они родились и умерли. На некоторых фотографиях мы играем в гольф, плаваем и позируем с чужими домашними животными или же несемся на взятых напрокат досках для серфинга прямо в брызги молодого лета. Имеется также множество трогательных портретов старых и очень дорогих друзей, чьи имена мы позабыли. Эти лица много значили для нас в то время, а те давние времена много значат для нас сейчас, хоть и трудно себе представить, что для полного счастья в жизни нам потребовалась такая огромная голова Мэй Мюррей[319]. Должно быть, мы попросили у нее фотографию в тот летний день в Париже, когда мы вместе любовались детьми, игравшими в классики на дорожках Ботанического сада. А вот Паскин, сидящий за каменным столом в парке. Он наблюдает за элегантными дамами, фланирующими вокруг отеля «Рон-Пуан», пока их пекинесы отправляют естественные надобности. Паскин уже отмечен печатью трагедии и охвачен настолько мощным предчувствием грядущей гибели[320], что может позволить себе беззаботность, сообщающую его облику некое мрачное очарование. И снимок Перл Уайт[321], полученный от нее весной, когда она охапками скупала парижские ночи. Будут предложения от участников торгов? Нет? Каморка на чердаке, Эсси.

Лот № 3. Порнографическая статуэтка, с огромным трудом приобретенная двенадцать лет назад во Флоренции. «Une statue sale», – нет, не «грязь этакая», а имеется в виду, что мы эту вещь продаем[322]. Имеются небольшие повреждения – ваши ставки, господа? Ладно, захвати и это с собой, Эсси, когда пойдешь наверх. Просто позор, учитывая, сколько сладострастных жестикуляций пришлось совершить, чтобы заполучить этот шедевр.

Лот № 4. Два бронзовых бюста – Шекспира и Галилея, с их помощью родственники надеялись принудить нас к оседлой жизни. С некоторой натяжкой годятся для оформления камина, но как подставки для дров малоэффективны. Ваши ставки? Ну и ладно. Эсси!

Лот № 5. Бочонок. Содержимое обошлось нам во время бума в добрую тысячу долларов. Щербатый керамический чайный сервиз, уже ради него одного стоило съездить в Венецию – было бы глупо не купить хоть что-то на той базарной толкучке, устроенной в перистой тени платанов. Мы уже и не знали, что бы нам такого выпить; жара сообщала ландшафту призрачную белизну; холмы пахли жасмином и потными спинами работяг, мостивших дорогу.

Перечница и солонка в виде двух стеклянных автомобилей; похищены из кафе в Сен-Поле[323] (Приморские Альпы). Кража прошла незамеченной, потому что за соседним столом сидела Айседора Дункан, это был один из ее последних выходов в свет. Она стала слишком старой и толстой, чтобы волноваться, принимают ли люди ее теории относительно жизни и искусства, и самым аристократическим образом топила мировую скорбь в теплом шампанском. Деревенские собаки тосковали под недозрелой, изнуренной августовской луной, и длинные тени вдоль улочек-лестниц Сен-Поля складывались, как мехи аккордеона. Мы расписались в книге почетных посетителей.

Пятьдесят две пепельницы – все очень простенькие, потому как Хергсхаймер предостерегал нас от лишней претенциозности[324] в обустройстве дома, если не имеется лишних денег. Набор бокалов для коктейлей с изображениями петухов, стершимися с обеих сторон от частого мытья. Карл ван Вехтен[325] привез нам шейкер им под стать, но письмо о его прибытии где-то затерялось, никто не знал, где хранится почта, в доме было так много комнат, двадцать или даже двадцать одна. Две забавные вазочки, выигранные в парке аттракционов. По пути домой мы прихватили гадалку, та перебрала спиртного и повторяла строфу из Вейчела Линдсея[326] с целью изгнания злого духа из нашего особняка. Фарфор, фарфор, фарфор, сервиз из четырех, из пяти, из девяти, сервиз из тринадцати предметов. Есть ставки? Слава богу! Волоки это добро на кухню, Эсси.