Заметки с выставки

— Она всюду брала их с собой, — сказала ей Винни, на мгновенье поймав взгляд Джоша. Он стоял там, все еще держа ее за руку, будто боялся, что трагедия способна вымести ее из дома, как ураган, если он не будет ее держать. — Она любила повторять, что таким образом она в любой момент может убежать, если попросят.

Сумасшедшую ирландскую девочку так никогда и не нашли, и она либо растворилась в толпах на Ниагаре, либо пересекла границу и присоединилась ко всем тем психам и наркоманам, что слоняются по Нью-Йорку. Ее мать приехала на похороны; маленькая женщина, настолько явно потрясенная и сгорающая от стыда, что потеряла дар речи. Винни справилась, вероятно, потому, что теперь у нее был Джош — готовый поддержать ее. Он попросил выйти за него замуж, и она ответила «да». Они держали свое решение в секрете до подходящего момента, но это помогло ей отдалиться от родителей и больше не чувствовать себя замешанной во всей их печальной неразберихе. Ей также хотелось думать, что умирая, Джоэни каким-то образом передала ей немного своей силы характера. Она уже не была такой боязливой или такой благочестивой. Ее вера в Иисуса ушла под железнодорожные колеса вместе с Джоэни, хотя эту сногсшибательную сенсацию она тоже приберегла на потом.

Затем, как гром среди ясного неба, она получила открытку с изображением Эмпайр Стейт Билдинг. Она была без подписи и шла несколько месяцев, потому что дождь или снег размыл номер дома, и ее доставили в пустой дом по той же улице, но далеко от дома ее родителей. Дом только что продали молодой семье. Кроме адреса, на ней было написано только Ку-ку!

Вероятно, это была глупая шутка какой-то девушки из Хейвергала, с которой она больше никогда не встречалась, одной из тех девушек с братьями, грязными типами. Но, несмотря на то, что все свидетельствовало об обратном, ей нравилось думать, что открытка была от Джоэни. Она любила делать вид, что Джоэни удалось сбежать от них всех, и что она ушла жить, согласно своей мятежной судьбе там, где жены не восторгаются Бетти Крокер[43], а мужьям есть о чем поговорить, помимо страхования жизни и спорта. Она держала открытку на чердаке, в той же картонной коробке, что и свою свадебную фату, и рисунок, изображавший Джоша голышом, но с эрегированным пенисом.

Ей нравилось думать, что таким образом Джоэни сказала, что простила ее.

ПЛАТЬЕ ОТ БЕТТИ ДЖЕКСОН

(1985)

Лен и шелк

Келли купила это платье в Нью-Йоркском филиале Блумингдейла, в то утро, когда открылась ее персональная выставка в галерее Мамулян-Коралек. Воплощение элегантной простоты, присущей торговой марке Джексон — оно сделано из шоколадно-коричневого льна с черными шелковыми обшлагами, воротничком и отделкой. Платье было частью коллекции Осень/Зима предыдущего года. Ценник все еще прикреплен к петлице. Каталог выставки, включая новаторское эссе Мадлен Мерлузы и фотографии нескольких картин, невошедших в данную ретроспективу, можно посмотреть на компьютерных терминалах справа от вас.

Стоял один из тех прекрасных весенних манхэттенских дней, которые, как она осознала, были ей знакомы целиком и полностью по голливудскому воспроизведению, и, сидя в маленьком бистро, они заканчивали неторопливый и вкуснейший ланч. Сквер с лиственными деревьями позади них обладал всеми признаками недавней реновации: чистые тротуары, свежая краска, органическая пекарня и цивильный кофе-бар с красными кожаными клубными стульями и сегодняшними газетами. Они оплатили свои билеты на самолет, а галерея поселила их в маленькой квартирке в новом кооперативном многоквартирном доме, переделанном из заброшенной школы, которую Талия Коралек держала для гостей. Талия объяснила, что весь район, вместе с заброшенной школой и всем прочим, всего лишь год назад или около того считался опасной зоной. Сеть кокаиновых притонов и омерзительные сквоты были вотчиной какой-то банды наркоторговцев, с которой новый мэр вел затяжную войну. Свежие колонизаторы района сохранили как раз достаточно штрихов мрачного прошлого этого сквера — и того, что Талия называла улицей — чтобы придать ему еле ощутимый оттенок опасности, способный польстить либеральному сердцу посетителя.

Теперь цветущее дерево облетало на траву, не запятнанную собачьим дерьмом или шприцами, и сытые дети играли в удивительно чистой песочнице. Город был по-прежнему узнаваем, но едва ли совпадал с тем мрачным местом, через которое она проходила на пути в Европу.