Любопытно: генеральный директор комбината «Батя» в Торонто (Канада) и генеральный директор комбината «Свит» в Готвальдове — одноклассники.
Лаборатория Бегоунека[177]
в Праге. Много говорили о радиационной опасности и проблемах дозиметрии. Но какая жизнь интересная у этого старика! Учился в Париже в лаборатории Марии Кюри. В 1922 году вернулся в Прагу и основал Институт радиологии, очень нужный тогда, потому что в Яхимове были обнаружены богатейшие залежи урана. Потом Бегоунек увлёкся электричеством и радиоактивностью атмосферы и очень хотел принять участие в экспедиции Амундсена к полюсу, но у него не было денег. Мария Кюри написала письмо президенту Чехословакии Томашу Масарику с просьбой дать денег Бегоунеку, и он полетел. В 1928 году он был участником трагической экспедиции генерала Нобиле, который задумал достичь полюса на дирижабле, но потерпел неудачу при возвращении. В спасении экспедиции итальянцев, как известно, участвовали и русские.14 сентября 1966 года ознаменовалось тем, что с Сашкой Дидусенко[178]
мы пили шток «У розового кавалера», а потом пиво «У Шпейхара», а уже потом пошли в винарну «Ловена» на улице «А бранцев мира» («Сторонников мира»), где пили водку, закусывая шункой (замечательной ветчиной), где и познакомились с Яшей Райцыном, главой заведения, который сразу заявил, что ненавидит снобизм, что и доказывал весь вечер. У Яши — диплом бармена, выданный на углу 51-й авеню и Бродвея самим Джеком Демпси, который позволяет ему работать барменом во всех уголках мира. Более замечательного бармена я никогда не видел, но один изъян: с миксером Яша может работать только под музыку.Пан Эдвард Чапек (ему 82 года) в 1909 году купил антикварную лавку в доме XIII века. Краны, гайки, трубки, насосы, примусы, цепи, гаечные ключи, замки, люстры, коньки, утюги, колёса от всего, что на колёсах, короче — всякий железный хлам. Его покупатели: 1-й секретарь ЦК КПЧ, президент Чехословакии Новотный, заходил министр из Сирии, президент Сенегала и т. п. Новотный купил подсвечник и часы, уплатив 200 крон, хотя пан Чапек запросил с президента 100. Гордость пана Чапека — старое типографское клише с изображением русского царя на медвежьей охоте. Цена 10 тысяч крон.
Парень записал телефон девушки на книжке, а книжку увёз приятель в другой город и потерял. А без девушки этой нет этому парню никакой жизни. Но вот он встречает её опять, всё объясняет, снова берет телефон и в пылу восторга записывает его на заборе, на афише, за что и получает 10 суток, как за мелкое хулиганство. Отсидел, вышел. Видит: заборы смыты дождём, афиши переклеены. Стал отдирать новые афиши, чтобы прочесть номер телефона. Подходит милиционер. Он всё ему с жаром объясняет. Начинают отдирать вместе. Дальше ещё не придумал…
Ближе всего к литературе — живопись. Иногда, глядя на лист черновика, я отчётливо вижу палитру, перемазанную словами разных цветов. Пока они лежат ещё как бы сами по себе, как краски, выдавленные из тюбиков. Начинаешь смешивать их, подбирать, прицеливаться по цвету, а уж потом пробуешь писать. Есть литературная графика, литературный лубок… Впрочем, что я ломлюсь в открытые двери: всё это сказано сто раз до меня. Но сколько есть вещей недописанных, сколько, наоборот, зарисованных, сколько книг, бумагу которых жалеешь, как испачканный холст.
Лечу опять в Прагу. Под крылом самолёта — прекрасная солнечная безжизненная белая равнина. Это — Белоруссия. Но именно такой я представляю себе Антарктиду.
Встреча редакторов отделов науки и техники молодёжных газет социалистических стран. Я знаю только чеха Карела Пацнера. Толстенький, очень энергичный, но не пьёт пива и водит меня по сладкарницам, в которых мне явно нечего делать. Всё это мероприятие надуманно и скучно, бестолковая трата казённых денег.
В Праге оказался театр «Современник». Разыскал их. Сегодня у них выездной спектакль в Пилзене, и я решил поехать с ними. По дороге нам пришла мысль разыграть Женьку Евстигнеева[179]
, который с утра уже уехал в Пилзень. Когда наш «Икарус» подкатил к театру, Олег Ефремов прошёл к Женьке за кулисы и говорит ему:— Понимаешь, старик, произошла какая-то странная история. Фурцева[180]
специально прислала из Москвы человека, чтобы здесь, в Чехословакии, объявить, что тебе присуждается звание народного артиста СССР…— Ничего не понимаю… Почему она не могла потерпеть с этим до нашего возвращения? А, может быть, это какая-то высокая политика?
— Я сам ничего не понимаю… Но ты приоденься, сам понимаешь, неудобно же в трусах его принимать, а он к тебе рвётся…