Заметки вашего современника. Том 1. 1953-1970

— Да, не принимаю, — отвечает он.

Меня подмывает сказать, что вот мы с вами беседуем, а я — газетчик, но я не говорю этого. Мы идём по посёлку к реке, и мама моя, не такая старая, как сейчас, идёт с нами чуть позади. У одного из домов Солженицын приседает за колодезный сруб, прячась от кого-то, и говорит мне тихо со злобой:

— Здесь живет Марцинкявичюс[231]. Ненавижу Марцинкявичюса!

Я и с Марцинкявичюсом не знаком, читал его давно, ни с кем о нем не говорил, не вспоминал его, наверное, несколько лет…

— Почему вы не любите Мярцинкявичюса? — спрашиваю я.

— Не люблю, не люблю, — быстро перебивает Солженицын, и я вижу, что разговор этот неприятен ему.

Мы выходим к обрыву над рекой, и тут я вижу, что реки нет. На месте большого луга за рекой, на месте старой аэродинамической лаборатории Рябушинского, на месте зарослей ольхи и лип на берегу, до самой железнодорожной станции бьётся бушующее море. Десятки полуголых загорелых людей прямо под нами обтесывают гранитные глыбы и облицовывают ими берег моря. Там, слева, у железнодорожного моста, уже готов гранитный парапет, и об него уже бьются волны. Ветра совсем нет, тихо, тепло, но вода на море кипит, как в котле, и волны подкатываются прямо к подножию обрыва, на котором мы стоим. И вдруг я понимаю, что случилось нечто ужасное, что никогда уже не будет в Кучино речки Пехорки с корягами, кувшинками и зелёными добрыми лягушками, в которой учил меня плавать папа, никогда всего этого я уже не увижу, и я плачу, уткнувшись в плечо Солженицына, мама гладит меня по голове, а я всё плачу и просыпаюсь.

7.2.68

* * *

Хорошее название для рассказа Шукшина: «Родион — большие яйца».

* * *

Если предположить, что «ум» — это «образование»+«остроумие», то тогда получается, что «ум» — «остроумие»=«образование», с чем кое-как согласиться можно. Но другой вывод, а именно: «ум» — «образование»=«остроумие», абсурден. Из чего можно заключить, что первоначальное уравнение неверно.

* * *

По ошибке к троллейбусным дугам приделали такие пружины, что они с корнем вырывали столбы из тротуаров.

* * *

Поздравительная открытка Василия деду:

«Дарагой дедуся поздровляю тебя с днем рожденья жэлаю здоровья и счястья и хочу чтоб ты не болел а рос здоровым и счисливым и крепким сжэмаю тебе руку знаменитый наш тонкист Аликсей Гиоргиевич — генерал! Твой внук Васили (Голованов Вася)».

20.2.68

* * *

Из письма В. И. Ленина к матери (из Кракова в Вологду 21.2.1914):

«Париж — город очень неудобный для жизни при скромных средствах и очень утомительный. Но побывать ненадолго, навестить, прокатиться — нет лучше и веселее города. Встряхнулся хорошо».

Послал эту цитату в письме к Лёве Володину в Париж.

* * *

«Наша жизнь — это то, что сейчас».

Жак Превер

* * *

Скромное открытие в русской орфографии. Большой простор для выражения эмоций могут дать не только знаки «!» и «?», но также «!,» и «?,». Например: «Ты куда?, а я как же? — спросила она». «Ребята!, за Родину!, за Сталина! — закричал политрук». Мне кажется, ничего противоестественного здесь нет.

* * *

Запомни, Голованов, заруби себе это на носу и не вздумай потом пересматривать, обновлять эти строки:

50 лет — конец зрелости и начало старости. Умереть до 56 лет — несправедливо, в эти годы умер мой отец. Ещё можешь кое-что сделать. Но если ты не сделал к 60-ти главное, ты вообще его не сделаешь. После 60-ти твоё призвание — не мешать молодым, искать среди них талантливых людей, поддерживать их, помогать им. Это самое достойное занятие в старости.

Пожалуй, верно. Главную свою книгу «Королёв. Факты и мифы» я написал в 58 лет.

* * *

«Нас всех мгновенно охватило чувство локтя!..»

* * *

Химки-Шушенское.

* * *

Что может быть веселее мяча?!

* * *

Некоторые цифры, которые назвал в своем выступлении, посвящённом истории русского самодержавия, историк и писатель Натан Яковлевич Эйдельман:

Знаменитое 3-е отделение — «государево око» — было распущено в 1880 году ввиду разбухания штатов. Тогда там служило 82 человека. Ещё в середине века один современник отметил в дневнике: «В зале ресторана собралось всё 3-ие отделение. Выпили 40 бутылок шампанского на 35 человек».

В период с начала царствования Николая I по конец царствования Александра III (1825–1894) к смертной казни в России было приговорено 43 человека, включая пятерых декабристов и народовольцев. В то же время Пётр I, начав царствовать в стране с населением 13 миллионов человек, довёл эту цифру до 11 миллионов. Разумеется, это объясняется не только казнями и гибелью в петербургских болотах, но и тем, что многие пустились в бега.

* * *