Заметки вашего современника. Том 1. 1953-1970

Месяца через два сижу дома в Париже. Звонок: «Помните меня? Я докторант из Гренобля… Лев Дмитриевич, мне надо бы с вами увидеться…» Я отвечаю: «Приезжай», даю ему свой адрес. Приезжает.

— Лев Дмитриевич, я больше не могу так жить… Мне по ночам стали галушки сниться, которые моя мама готовит… Я решил возвращаться в Киев. Вот на «Запорожец» я накопил и хочу уехать домой…

— Так зачем же возвращаться? — говорю я. — Тебе же ещё полгода можно жить в Гренобле! Так поживи, как человек!

— Да перед ребятами неудобно… Мы же договаривались… Что же, я буду есть-пить-одеваться, а они голодать? Нет, я в Киев поеду… Лев Дмитриевич! Но у нас ещё одна проблема возникла. Ведь если мы скопим столько денег и придем их обменивать в наше посольство, никто же не поверит, что мы сумели целый год прожить на 5 франков в день!

Я глубокомысленно задумался, а потом говорю:

— В нашем посольстве — поверят!..

* * *

Надпись на медали в честь 60-летия С. П. Королёва: «Космонавтика имеет безграничное будущее, и её перспективы беспредельны, как сама Вселенная. С. П. Королёв».

* * *

Особые, ни с чем не сравнимые, чисто женские обсуждения ещё ненаписанных газетных материалов. Лида Графова[245] (шёпотом Капе Кожевниковой[246]): «Я буду тянуть под строчками на обобщение…» Пожалуй, только Инна[247] никогда не кудахчет до того, как снесёт яйцо.

* * *

В 12 лет Серёжа Королёв писал стихи. По рассказам его матери Марии Николаевны Баланиной, одно стихотворение — «Олень» — было особенно удачным, «патриотичным», как она говорит. Но вскоре все стихи он сжег: очевидно, ребята посмеялись…

* * *

Молодой Королёв пришёл к Туполеву[248] и попросил взять его на работу.

— Кем? — спросил Туполев.

— Чертёжником.

— А на какую оплату вы рассчитываете?

— Мне это безразлично…

Туполев не взял, но был руководителем дипломного проекта Королёва в МВТУ имени Н. Э. Баумана.

* * *

Я люблю вечера воспоминаний. Одна беда: выступают обычно старики, а старики тягуче многословны. Редко можно встретить старого человека, который бы умел говорить кратко и по существу.

* * *

Вот что удивительно: у дураков и мысли дурацкие!

* * *

Рост: «Я требую к себе уважения! Я — член Союза Советских Читателей!»

* * *

Случайно попал на итальянский фильм в ЦДЛ. После кино почувствовал, что голоден. Зашёл в ресторан. А там целый букет ребят из «Юности»: Розовский, Славкин, Арканов, Аксёнов, Красаускас. Взял 200 грамм коньяка. Потом Вася[249] поделился со мной поджаркой. Разговор о бабах, разумеется. Ещё раз подивился, какой Аксёнов замечательный рассказчик и мим:

— Входит, я вижу — крокодил, совершенный крокодил. И пальто какое-то страшное. Старая, жуткая женщина! И спрашивает: «Вы разочарованы?» А мы с приятелем стоим, ну просто в ужасе! Я говорю: «Ну что вы! Проходите, садитесь…» Она села: «А коньяк?!» И жрёт всё подряд, прямо чавкает, чмокает. Я вижу: ну просто невозможно! А приятель тянет меня в ванную: «Будешь её…?» «Ни в коем случае!!» «Тогда уходи, я больше не могу…» Я ушёл. До сих пор помню эту кошмарную ленинградскую ночь…

Красаускас[250] на мой вопрос: «Что поделываешь?» — отвечать стал обстоятельно, фундаментально, подробнейшим образом. Рассказал, как он иллюстрировал Межелайтиса, а потом «Песнь песней», которую почему-то застопорили с изданием. «Я полагаю, что из-за израильской войны, — сказал Стасис. И добавил: — Ведь дураки бывают самые необыкновенные…» Потом он рассказывал о задуманной им серии портретов-символов: «Понимаешь, человеческая голова. А внутри — грецкий орех, так похожий на мозг, и из него тянутся побеги, образующие лавровый венок… Или женщина, похожая на женщин Веронезе, но вместо волос, прекрасных, распущенных волос — змеи!»

Обо всём этом, в отличие от остальных весельчаков за столом, Стасис говорил очень серьёзно и озабоченно. Я предложил ему сделать портреты для моих «Этюдов об учёных». Некоторое время он сосредоточенно обдумывал моё предложение, потом сказал: «Но ведь тебе надо, чтобы они были похожи сами на себя, чтобы было портретное сходство? Сам понимаешь, мне это неинтересно…»

Да, я, конечно, понимал. Красаускас очень мне нравится. Своим спокойствием, постоянным внутренним трудолюбием, своей великанской внешностью. Очень славный парень.

Стасис Красаускас.

Откуда-то появился Милан, секретарь Союза писателей Югославии. Мы познакомились ещё в Белграде и, узнав друг друга, начали неистово обниматься. Похоже, что в этот момент я взял ещё 200 грамм коньяка. Потом тоже совершенно непонятно откуда появился Евтушенко, высокий, модный, с маленькой острой головой, отобрал у меня Милана и сразу принялся его наставлять:

— Коллектив?! Пойми, литературу делают одиночки! Само слово «коллектив» предопределяет посредственность! Как живут мои друзья?..

Называл каких-то директоров отелей, барменов. Всё это выглядело, как мне показалось, довольно глупо. Милан вспомнил, что вчера пил с Наровчатовым[251]. Евтушенко встрепенулся: