Заметки вашего современника. Том 2. 1970–1980

Лежу дома. Володя Орлов пришёл меня навещать. Он кислый, жаловался, что теряет веру в себя, что надо учиться писать эссе, портреты с натуры. Я говорил, что хочу написать пьесу. Так хорошо и умно говорил, с явным удовольствием слушал сам себя как бы со стороны.

* * *

«Кондитер или нянька — защитница невинности» Поль Де Кока. Поль Де Кок был любимым писателем императора Николая I. Мне хочется прочесть всю эту муть глазами Николая.

* * *

Приезжала Тамара Чесняк — студентка с журфака ЛГУ. Пишет обо мне дипломную работу.

* * *

Ездил с сыновьями на выставку «Морской флот СССР», в маленькую церквушку на Сретенке. Вася восхищён макетами кораблей, а Саня очень переживал, глядя на чучела маленьких императорских пингвинов, и всё спрашивал: «Их убили?!» Я утешал его, говорил, что они, наверное, сами погибли, замёрзли…

* * *

Продал свою «Победу» шофёру «КП» Ивану Михайловичу Анохину за 2 тыс. С этой машиной связано столько воспоминаний… Как с человеком… восемь лет мы были вместе, с ней лучшие мои молодые годы пролетели. Мы любили друг друга, я был опорой в её старости и, мне кажется, она не держит на меня зла в моторе…

* * *

Указуй из ЦК: о Солженицыне и его Нобелевской премии ничего не писать! Ходят упорные слухи, что его в Швецию выпустят, а обратно — не пустят.

* * *

Гусман прав: цирк — очень чистое искусство.

* * *

Аля Левина[58] дала мне отличный адрес. На берегу залива Кара-Богаз-Гол один человек переделал мотоцикл в самолёт и летает на работу. Обязательно надо к нему съездить.

* * *

7 ноября, военный парад. По ТВ зычный голос Гречко[59] и отрывистый, как собачий лай, ответ солдат. Телекамеры показывают их строй сверху, с крыши ГУМа, и засыпанные снегом белые фуражки с подтаявшим пятном на макушке похожи на гнезда опят.

* * *

С Игнатенко и Ростом еду в Питер агитировать за «КП». Кроме агитмероприятий встречался с военными моряками-подводниками, с которыми в 1955 г. плавал Королёв, испытывая морской вариант своей ракеты Р-11ФМ. Тогда и родились подводные ракетоносцы.

На следующий день Игнатенко упросил нас зайти к родителям его друзей: профессору-онкологу Андрею Михайловичу Ганичкину и его жене — милейшей Ите Наумовне, которая показывала нам свою уникальную коллекцию коньяков, а потом накормила таким ужином, что мы со стульев попадали.

С Андреем Михайловичем был у меня разговор о смерти Королёва. Он сказал с сарказмом:

— Министру здравоохранения, конечно, виднее, но дело в том, что такая болезнь, как саркома прямой кишки, которую нашёл у Королёва министр Петровский, в медицинской литературе не описана…

В ноябре 1989 года я беседовал с Борисом Васильевичем Петровским, который оперировал и погубил Королёва, и сказал ему об этом. Он ответил, что саркома прямой кишки — чрезвычайно редкое заболевание, составляющее из числа злокачественных опухолей прямой кишки менее 1 %. Но она описана, например, в руководстве крупнейшего нашего онколога Николая Николаевича Петрова. Доказательств у меня нет, но я подозреваю, что подобный диагноз поставлен был для того, чтобы показать, что Королёв был обречён вне зависимости от исхода операции.

* * *

В Питере отловила меня опять Тамара Чесняк. Долго объяснял ей, кто же я есть на самом деле. Рост возил меня к своему знакомому — знаменитому трубочному мастеру Алексею Борисовичу Фёдорову. Он рассказывал, каким людям трубки делал (даже у Сименона его трубки!), подарил мне красивый мундштук, а когда я попросил его сделать мне трубку, принялся меня разглядывать, прицеливаться, как художник или фотограф. Потом сказал: «Я сделаю вам трубку, если вы пришлёте мне письмо и всё, без утайки, о себе расскажете… Иначе трубка не получится…» Я обещал написать ему такое письмо…

* * *

В гостях у Францева. Роберт[60] читал стихи из нового дальневосточного цикла (13 стихотворений). Одно посвящено Францеву, другое мне. Стихов он не помнил, вернее, плохо помнил, уходил в другую комнату, вспоминал, записывал на бумажку…

* * *