Заметки вашего современника. Том 2. 1970–1980

— Но ведь ты разоряешь то, что создал своими руками!..

— Правильно! Пришёл — создал! Ушёл — нету! Мне не театр жалко, мне репертуар их жалко. Вот мне бы в филиал такой репертуар!..

Олег упивается новым своим положением, он на гребне успеха…

* * *

Ездили с Ростом и сыновьями на Птичий рынок. Продавцы даже интереснее, чем их товар. Аквариумный делец с широко поставленным делом, в толстой шубе, с чемоданом рыбьего корма, с десятком аквариумов, которые подогреваются голубым пламенем сухого спирта, с сачками на любой вкус: «Самый мелкий мотыль! Ты погляди, какой мотыль! Кипит весь!..»

Бабка торгует кошками. Опухший старик продаёт белочку. Возмущённый крик: «Синицу за рубль?!! Ты что, рехнулся?! Вон чижа за рубль отдают!!»

* * *

Виташа Игнатенко позвал меня на спектакль, который Образцов[69] даёт для театральной Москвы. Весь бомонд! Турнир туалетов! Герасимов с Макаровой, Рошаль, Донской, фантастически молодая Любовь Орлова, Плятт, Марецкая, Яншин, Бабочкин, Арбузов с молоденькой дочкой, Скопина, Рина Зелёная, Марков, Раневская, Филиппов из ЦДЛ, непременный Женя Умнов, Лёва Круглый, какие-то неузнанные мною знаменитые старухи в серебряных брюках. Образцов счастлив и не скрывает этого. Теперь ему и умирать не страшно: дело своё вынянчил и поставил на ноги. Завидная и красивая судьба.

14.12.70

* * *

Умер Володя Шварц, милый, добрый человек. Очень жалко Галю и мальчишек. Совершенно убит Чудецкий. Кончились наши грибные экспедиции, дурацкие карточные бои и весёлое застолье в Мостовой. Безумно тоскливо, что Шварца нет…

* * *

Обедал в ЦДЛ. Ко мне подсел Зерч[70], рассказывал о своей жизни, о том, что он решил браться за ум, остепеняться. Я не спорил. Потом подсел Вася Аксёнов, удивительно стройный и такой худой на лицо, что я подумал, не заболел ли он. Оказывается, он исповедует «новозеландскую методу похудания»: не пьёт водки и каждый день бегает до первого пота. Он просто отлично выглядит! Я сказал, что обязуюсь перенять «новозеландскую методу». Вася рассказывал, как его арестовали в Самарканде, приняв за иностранца. Ужели мы, советские, так разительно отличаемся от людей всего мира?

* * *

Жизнь Андрея Боголюбского — это отличный боевик, вестерн, приключение высшей пробы!

1971 год

Весь день сидел в архиве Академии наук, читал документы по Королёву. Канцеляристочка Ларисочка. Целый день говорит по телефону. Звонит Вале и рассказывает про Колю. Потом звонит Коле и пересказывает ему свой разговор с Валей. Потом звонит опять Вале и сообщает, что сказал Коля. Интересная, насыщенная жизнь!

* * *

Рост привёз мне из Ленинграда трубку, которую сделал для меня Фёдоров после того, как я послал ему письмо-исповедь. Толстенькая, внизу на конус (моя борода?), вместе с тем очень строгая по своим формам. Трубка стоит 25 руб.

* * *

Дом творчества в Малеевке. Здесь Борис Балтер, Виталий Гольданский, Фазиль Искандер. Валька Аграновский всегда поселяется в отдаленном коттедже, чтобы незаметно водить туда баб. Но сегодня он привёл туда Галича. Галич пел почти без передышки с половины десятого до двух ночи. Большинство песен до этого я не слышал. Народу в Валькину комнату набилось человек пятнадцать.

* * *

Несколько заготовок к рассказу о романе в Доме творчества в Малеевке:

…После кино, чуть под хмельком сказал: «Я провожу вас…» Тесная комната. Болтал и вдруг увидел, что она удивительно красива, что у неё невероятные глаза, которые светятся в темноте… Всё говорил, говорил…

На следующий день какая-то шутливая записка. (Или встреча в лесу?). Потом уехал. Она о нём думает. Ей был интересен этот странный, кажется, добрый человек…

Пиво. Копчушки. Совершенно посторонние люди. Всем неловко, все бездарны, глупы. Накурено так, что ест глаза. Из одного коттеджа в другой, за ней хвост поклонников, а он боится, что кто-то её уведёт-украдёт и одновременно боится, что они останутся вдруг одни…

Узкая тропинка, по которой нельзя идти рядом, и оба понимают, что вот сейчас тропинка кончится и тогда надо что-то говорить друг другу. Тропинка кончается. Она идёт впереди, оборачивается. Поцелуй. Не он её поцеловал, не она его. Поцелуй…

Беседка вся перетянута верёвками с замёрзшим бельём. Бельё хлопает, как паруса. Они замёрзли совершенно…

Днём всё сложно, запутано, тысячи проблем. Нелюбимый муж, который и любимый. Дети. И вечер уже не спасает, а только усиливает эту тяжесть. Радости нет, один надрыв. И оба хотят как-то всё исправить, вернуть былую лёгкость, человечность, искренность…

Большая компания, солнечный морозный день. Смех. Вино (?). А вместо радости — страх. Оба несутся к беде. Конца, наверное, никакого не надо выдумывать. А название — «Русский роман». Мы, русские, больше других умеем отравлять любовь сомнениями и страхом. На этом вся наша литература построена.

Малеевка, январь — февраль 1971 г.

* * *