Ну, потом я ближе его узнал. Что вам сказать? Любил Марке. Любил музыку. Всегда сердился, если кто-то халтурил. Иногда мы с ним ссорились. Став лидером[520]
, Келдыш иногда привлекал к работе людей малоспособных, а своих любимцев держал в «чёрном теле». Он настаивал, чтобы каждый решал свою задачу и сердился, когда кто-то влезал в чужие дела. Обладал удивительной способностью в большой проблеме определить главное. Его трудновато было в разговоре настроить на свой лад. Мог оборвать. Вот Христиановича[521] невозможно было прервать, когда он говорил. А Келдыш мог! Взял однажды бутылку и шарахнул бутылкой по столу. И Христианович замолчал! Вообще-то Келдыш редко повышал голос, но производственников иногда материл. Келдыш очень не любил, чтобы «наверху» ему отказывали в его просьбах. Поэтому он избегал решать такие проблемы, которые требовали вмешательства «верхов». Если же вопрос был таков, что избежать этого было нельзя, то тщательно продумывал свои аргументы и действительно ему редко отказывали. И, самое главное — у него никогда не было «личного» в деле. Он ничего никогда не закладывал «под себя», у него не было «задних мыслей» по поводу наивыгоднейшего использования решённой проблемы в личных целях, для повышения собственного научного престижа, получения каких-то благ, денег, орденов и т. п…Я спросил, какие взаимоотношения были у Келдыша с Королёвым.
— Совершенно дружеские. Келдыш, конечно, был более глубоко образованным человеком, нежели Королёв. Но он никогда этого не демонстрировал, не проявлял своего научного превосходства. Чаще всего они выступали единомышленниками. Королёву нужен был престиж Академии наук, которую возглавлял Келдыш, нужны были институты Академии, которые бы ставили перед Королёвым всё новые и новые задачи. Да и мозги Келдыша тоже были ему нужны. А Келдыш видел, что Королёв — гений организации и фанатик, заряженный такой энергией, которой Келдыш, конечно, не обладал…
Я спросил, когда в последний раз Петров видел Королёва.
— Буквально за несколько дней до его смерти. Мы беседовали на специальные темы, стали прощаться. Вот у меня и сейчас перед глазами эта картина: Сергей Павлович стоит у грифельной доски в своем кабинете и, заканчивая наш разговор, говорит мне вдогонку с улыбкой:
— Ну, вы же знаете, что Табаков[522]
— это вот, — и он стучит костяшками пальцев по доске…Книжка 91
Январь — июнь 1981 г.
Сидя в моей комнате, трое молоденьких журналистов очень горячо обсуждали все преимущества новой методики сверхбыстрого чтения, при которой со страницы выхватывается всего несколько слов, а остальные домысливаются. Сидел, слушал их и думал: «А зачем? Ведь чтение — это наслаждение. Можно научиться сверхбыстро целоваться, но будем ли мы счастливее?..»
Г. И. Петров говорил мне, что любимым художником Келдыша был Марке. Наши вкусы полностью совпадают. Впрочем, существуют ещё Левитан, Поленов, Серов, Босх, Матисс, Дали… Их много, здесь я любвеобилен…
Чтобы сниматься в кино или выступать по телевидению, надо иметь хотя бы одну черту лица. Далеко не все её имеют.
«Рост травы и движение пара требуют равновеликих механиков».
Андрей Платонов.
Образованный человек должен ясно представлять себе отличия между бабируссой, эвольвентой и реконкистой[523]
.Пауки в ванной. (Энтомологические наблюдения.) Заметил, что пауки очень любят ванны, притом, что мухи в ваннах не водятся. В нашей квартире пауков нет, но если попадётся изредка экземпляр, то непременно в ванне. То же наблюдал и в других квартирах. Всё это столь же примечательно, сколь и загадочно. По отвесной кафельной стенке паук не может проползти в ванну, он непременно подскользнётся и сорвётся. Если предположить, что он спустился на паутине, то это значит, что он жил над ванной, среди её испарений и в отсутствии мух. Кроме того, после того как он спустился, паутина должна остаться. Не может он залезть и с той стороны, с которой залезаем мы. Зачем паукам ванна? Если им надобна вода, почему не идут в унитаз, не залезают в раковины, не пьют на кухне? Отчего именно ванна? Положительно, нрав сих насекомых содержит ещё немало тайн!
Сегодня в разговоре спутал Джи-Джи Томсона[524]
с лордом Кельвином[525]. Никто не заметил, но мне так стыдно! Ведь мне уже 48 лет, а такие бездны невежества!Илья Михайлович Франк[526]
смотрел, оказывается, мою телепередачу из цикла «Президенты Академии наук» и говорит мне:— Вы несколько подпортили передачу…
— Чем же, Илья Михайлович?!
— Вы сказали, что Сергей Иванович[527]
говорил на трёх языках. А он говорил на шести!