Вновь, почти точно через год, я в Малеевке. После ужина пошёл гулять. Темнота, сильный ветер, метель. Лицо сечёт, слепит, иду на ощупь и совершенно счастлив, потому что теперь ясно, что я — в России, дома, что это наша зима, о которой я так скучал в Чикаго. Ночью спал так покойно и сладко, как давно уже не спал. Главную постоянную радость даёт сознание того, что никто не может к тебе зайти и позвонить тоже никто не может. Проспал до 11 часов.
Внука поварихи Прасковьи Егоровны зовут Джеральдик.
Она была в длинном платье из матовой парчи цвета холодца, кое-где небрежно примазанного горчицей.
«Госснабен зи мир битте…»
Через 8 часов начнётся война США с Ираком. Господи, спасибо тебе, что ты не сделал меня политическим деятелем, не дал мне власть, не потребовал от меня посылать на смерть тысячи молодых людей, ничего ещё не видевших в этом мире и не испытавших всех радостей его…
Ночью приснился мне Митенька. Длинный, худой, лупоглазый. Приехал в Переделкино повидать Лёлю. Я говорил с ним сурово, и суровость моя разбудила меня. Так его жалко, что хочется плакать…
В Малеевке хорошо жить в номере с окнами в лес, т. е. в № 14,16,18,20. Я живу в 20-м.
Едва мне стоит закурить, как у меня мгновенно меняется почерк.
Чехов говорил, что у него «нет смелости и умения жить». Как точно. Я его понимаю…
Сегодня ночью мне приснился Ося Нехамкин[142]
и я ним говорил во сне по-французски.Умер Юра Бабченко, мой двоюродный брат. Во время войны его ранили в первой же рукопашной атаке: немецкий офицер выстрелил ему в лоб из ракетницы. Его оперировал сам Бурденко, поставил ему серебряную заплатку на лоб. Юрка прикрывал её косой гитлеровской челкой. Был начальником депо в Свердловске. Всё обещал мне показать генеалогическое древо Козловых[143]
, выращиванием которого он занимался последние годы, а я ему в этом немного помогал. Ему было 66 лет.В Малеевке больше всего общался я с литературоведом Колей Анастасьевым. Осторожен, никуда не рвётся, тихо ездит в США читать лекции, доктор, профессор, вполне доволен жизнью. За столом со мной сидел Лёва Аннинский[144]
с дочкой Катей. Немного комплексуй, мнителен и, мне показалось, что он не столь уж независим в своих литературных симпатиях и антипатиях, как ему (и мне!) хотелось бы, т. е. он несколько человек «повязанный».Прекрасные, свежие стихи полились из меня сегодня совершенно неожиданно: