Заметки вашего современника. Том 3. 1980–2000

Они родились в тот момент, когда я разделся донага, чтобы идти в ванное отделение, и тут вспомнил, что сегодня суббота, и всё закрыто.

* * *

Старость наступает тогда, когда ты ощущаешь, что в мире теней больше любимых тобою людей, чем среди тех, кто рядом, что они нужнее тебе и ты им нужен. Со мной этого ещё не случилось, но очень скоро может случиться.

* * *

В комнате, где жил Коля Анастасьев, поселился поэт Валерий Краско, кажется, слегка сумасшедший, который донимает меня своими стихами и бесконечными жалобами на то, что его не печатают. Я стараюсь ходить мимо его двери неслышно, но он чует меня и сразу выскакивает из комнаты, как чёрт из табакерки.

* * *

Вчера с Лёвой Аннинским ходили в гости к Саше Городницкому[145] и весь вечер проговорили о Португалии, Испании, Бразилии, Бродском, Евтушенко, о чём угодно, но не о том, что нас окружает и волнует по-настоящему. Почему так получается?

* * *

Сон. Какая-то дача, маленькая Лёлька, пустой, голый участок с парниками. Приехал угрюмый Аксёнов, тут же Гладилин, братья Штейнберги, они меня знакомят с Бродским, который вроде бы уже помирился с Аксёновым, и мы решаем идти на речку купаться. Я выбираю в шкафу полотенце, а на всех полотенец не хватает…

* * *

В Париже живёт примерно 70 тысяч художников. Из них около 70 русских. Наиболее известны Олег Целков, Борис Заборов и Купер.

* * *

То, что я не знаю иностранных языков, очень плохо. Но есть в моём образовании ещё один (о, если бы один!) пробел, мешающий жить: я не знаю звёзд! Сегодня чудесная морозная ночь, всё небо в звёздах, а я, кроме дурацкого этого ковша Большой Медведицы, ничего не знаю. Да и какие звёзды в самой Медведице — не помню. Обязательно надо учить Лёльку звёздам, и самому с ней учиться.

* * *

13 статей я написал в Малеевке за 19 дней, из которых один был мой «выходной». Совершенно не устал и, если бы не постоянные грустные мысли о Жене и тоска по Лёльке, мог бы сидеть дальше и работать в том же темпе.

5.2.91

* * *

Думаю, что Алексиевич[146] очень трезвая политическая конъюнктурщица, притом что человек заведомо талантливый. Смотрите, что выстраивается: «У войны не женское лицо» — Чернобыль — Афганистан. Всё на потребу дня. Всё время «взывает». Всё время «на гребне». Но уличить в этом невозможно. Всегда найдётся «граждански зрелый» ответ: «Это — то, что меня волнует!!..» Но как-то она всегда «вовремя» волнуется…

Светлана Александровна Алексиевич.

* * *

Я долго просидел в Америке и теперь читаю все газеты за полгода. Скучно и неинтересно. Скучно, потому что всё знаешь наперёд. А неинтересно, потому что всё это действительно неинтересно.

* * *

Странное дело, прочёл сегодня в «Неделе» отрывок из Фридриха Горенштейна и вдруг понял, что я могу писать интересную прозу. Как-то он мне это подсказал, что ли… Сам не понимаю…

* * *

В Малеевку к Лаврову Антон Павлович ходил пешком из Звенигорода. Здесь, в Малеевке, Чехов написал «Дом с мезонином», героини которого — дочки Лаврова. Дом с мезонином сожгли фашисты. На его месте выстроили нынешний Дом творчества и три тяжёлых, упрямых в архитектуре, флигеля. Всё позднейшее — уже 1980-е годы.

* * *

В Малеевке я жил всегда зимой, совершенно не представляю её летом, с лодками, купальнями, грибами. Тут нашёл Наташу Ласкину, но с Наташей здесь никогда не жил. Вообще, ни с кем тут не жил, всегда один. Всякий раз возникали здесь временные, а тогда казалось вечные, интеллектуальные привязанности. Помню Юру Казакова, Марка Соболя, Тура, Ваксмахера, Галича. Потом разбегались надолго, иногда — навсегда. Вот и нынче: Коля Анастасьев, Аннинский, славный «итальянец»[147] Солонович. Он знает деда Голованова и уже этим мил мне…

Смешной, добрый Саша Городницкий, честолюбив, охотно вспоминает двадцать лет своих действительно очень интересных плаваний, сыплет именами известных людей, из чего я понял, что сам он не очень в себе уверен. А говорить с ним приятно, потому что он понимает, что и я немного похвальбушка, тоже могу сблефовать и так легонько пустить пыль в глаза, пустить, чтобы собеседник радостно зажмурился. Саша — человек хороший…

Александр Моисеевич Городницкий.

* * *

Всё время моей жизни в Малеевке через стол от меня сидела пара с двумя детьми, девочками лет 3–4. Младшенькая больна: плохо ходит, ножками загребает, сильно косит, бессмысленно улыбается. Старшенькая — сорви-голова. Смотрю на них и вновь и вновь благодарю Бога за мою Лёльку. Господи, какой же я счастливый человек, что доченька моя весела, здорова… Говорю с ней по телефону:

— Папа, я всё знаю! Унесла тебя лиса в далёкие леса (есть сказка такая про петушка). Но ты приезжай скорей, я тебя на ручки возьму…

У меня перехватывает дыхание от нежности… Фотография её, приклеенная скотчем, висит над моей кроватью, и мы с ней вечерами разговариваем…

А жене я звоню редко. Звонки эти довольно дорого стоят в нервном исчислении. Вот сегодня кричит в трубку:

— Ты уже книжку написал, а я об Америке ещё ни строчки не написала!! Это ты понимаешь?

— Женя, разве я в этом виноват?..