Заметки вашего современника. Том 3. 1980–2000

Шансов на то, чтобы два человека имели одинаковую последовательность всех букв азбуки ДНК — один на десятки миллиардов.

* * *

Из Африки в Америку вывезли 15 миллионов негров.

* * *

Некий энтузиаст в Англии нашёл 262 142 предполагаемых предков принца Чарльза, будущего короля Великобритании. В этой увлечённости что-то ущербное.

* * *

Полотенце для рук. Полотенце для посуды. Какое из них важнее? И как это вообще понимать? Полотенце для ног. Почему же им не вытереть лицо? Лицо на ветру, пыль, копоть. А ноги — в носках, а носки — в ботинках. Ноги чище лица. Полотенце — это должно быть нечто обобщающее, нечто вытирающее чистую воду с чего-либо тоже чистого. И всё.

* * *

Думал, думал и решил, что в этом мире, пожалуй, удобнее всего быть британцем.

* * *

Чудесные солнечные, с морозцем дни февраля, любимейшая моя зима. И вместо того чтобы гулять в снегах, я сижу в КГБ и пью помои, читая «Дела» Королёва и Глушко. Вечером сидел у Бориса Алексеевича Викторова[170], который читал мне всякие трагикомические документы. Задумали с ним написать статью «Фарисеи»: записка Вышинского к Руденко по поводу Рогинского, выступление Ульриха на пленуме Верховного суда с требованием пересмотреть… решения Ульриха и т. п.

Но вряд ли сделаем мы такую статью… Всматриваясь в постаревшее, осунувшееся лицо Бориса Алексеевича, увидел я вдруг на нём тень смерти, какие-то тайные пепельные её румяна, и понял, что он болен неизлечимо и должен умереть в этом году. Так жалко этого замечательного человека.

Б. А. Викторов умер 15 апреля 1993 года.

* * *

Явная ассиметричность моего лица объясняется ещё и тем, что, как показали мои наблюдения (впрочем, не подкреплённые точными измерениями), мой правый глаз сидит в глазнице глубже, чем левый. Может быть это углядел Жутовский на моём портрете.

* * *

В «Огоньке» очень интересная статья Инны Шульженко о Шекспире, как о мнимом авторе великих трагедий, комедий и стихов. Но как же мутно, неумело она написана! Просто зло берёт! Ведь можно было выстроить замечательное документальное исследование.

* * *

Лёля[171] сказала, что котёнка Тимошу она любит больше, чем папу. Это смешно, но мне стало грустно.

* * *

Евгений Александрович Евстигнеев.

Умер Женя Евстигнеев. Поехал в Лондон делать операцию, и уже в больнице его прихватило, не добрался до операционной…

Мы не были друзьями, но в ранний период жизни «Современника» на пл. Маяковского он сидел в одной гримуборной с Игорем[172], и я после вечернего дежурства в «Комсомолке» часто заходил к ним. Болтали, рассказывали анекдоты, сплетничали. То Игорь, то Женя уходили на сцену, возвращались, снова уходили…

Женя странный был. В Школу-студию МХАТ поступил он поздно, в возрасте, когда всякий поиск себя уже завершается. В Школе он уже был сильно лысоват…

Евстигнеев обладал природным, от Бога, могучим даром перевоплощения. В жизни довольно примитивный, малообразованный и лениводумающий человек, он мог выйти на сцену и играть Эйнштейна, и все знали, верили: Эйнштейн такой! Он мог быть высоким интеллигентом («Собачье сердце») и пьяным водопроводчиком («Старый Новый год»), и мы всегда ему верили! Он был актёром от природы, настолько гениальным, что, казалось, у него всё как-то само собою получается, безо всяких усилий с его стороны. А может быть, действительно не было этих усилий? Не знаю…

Понимал юмор, с удовольствием участвовал в розыгрышах. Как мы с ним веселились в Чехословакии! Жалко Женю…

И снова подумал: всё больше хороших людей уже там, за чертой: Харитонов, Володин, Дима Бисти, Савва Бродский, Георгий Гватуа, Андрей Миронов, Лёва Малкин, Ося Нехамкин, Марик Шустер, баба Фрося, мама, папа… И умирать становится не страшно!

8.3.92

* * *

Чем больше я читаю статей о Параджанове, авторы которых доказывают мне, что это был не только великий кинорежиссёр, но и человек замечательный, тем большую неприязнь к нему я начинаю испытывать. Пусть он великий режиссёр (скорее — талантливый). Но в жизни это провинциальный пижон, постоянно занятый проблемой доказательства своей неординарности, фразёр и лгун («Папа Римский присылает мне алмазы, и я на них живу!»). Решительно во всём нескромность, нарочитость и эпатаж. И одновременно с этим, чисто провинциальная тяга к знаменитостям, которым он всякий раз норовит пустить пыль в глаза, чем-то изумить, огорошить своей непохожестью ни на кого во всём: в обстановке, словах, еде, костюме. Францева он «удивлял» огромным портретом Николая II, Уланову тем, что пил из её туфли. Почему я должен этим восхищаться?! Мне претит всё это расчетливое оригинальничанье, выпендрёж, которым Параджанов прославился не меньше, чем своими фильмами.

* * *

Какая, право, жалкая, стыдненькая мыслишка вдруг проскочила: съесть бы чего-нибудь вкусненького. Всё равно чего, лишь бы вкусненького…

* * *

Сегодня первый день съёмок моего «Календаря» в Переделкино. Были Андрей Иллеш и Эмиль Кардин. Жду академика Янина и Серёжу Юрского.