Зами: как по-новому писать мое имя. Биомифография

На одной из таких вечеринок я и познакомилась с Китти.

Через несколько лет, встречая ее в «Свинг-рандеву», «Стойле пони» или «Третьей странице», во время моих одиноких скитаний по второсортным лесбийским барам сиротливой весной 1957-го, я почему-то с легкостью вспоминала, как пахло на вечеринке, где мы увиделись впервые. Это было летней ночью в зеленом Квинсе, в районе Сент-Албанс, и пахло там пластиковыми чехлами для мебели, спиртным, маслом для волос и женскими телами.

В каркасном доме с кирпичным фасадом нижняя комната для отдыха, отделанная сосной, словно оживала и пульсировала от громкой музыки, хорошей еды и красивых Черных женщин, одетых абсолютно по-разному.

Были там летние костюмы, перепоясанные бечевкой, с крахмально-блестящими воротничками, распахнутыми на шее из-за летней жары. Были белые габардиновые слаксы со складками впереди или узенькие брючки в облипку в стиле Плющевой лиги – для самых тощих. Были джинсы «Кауден» цвета пшеницы, с острыми стрелками по обычаю того лета, а заодно с ними – пара-другая серых брюк с пряжками позади, поверх натертых мелом ботинок из оленьей кожи. Была уйма военных ремней – широких, черных, кожаных, с блестящими тонкими пряжками, что продавались в военторге, – и оксфордские рубашки из новомодного дакрона, который не требовал утюжки, с его плотной, но просвечивающей хрусткостью. Эти рубашки, с короткими рукавами, мужские по виду, обычно аккуратно заправлялись в брюки с ремнем или в узкие, облегающие прямые юбки. Разбавляли картину одна-две трикотажных рубашки – их позволялось носить навыпуск.

Шорты-бермуды и их ближайшие родственники, но покороче – шорты-ямайки – уже стали появляться дайк-шик-сцене, где правила моды были столь же кровожадными, что и стильная тирания Седьмой авеню или Парижа. Эти шорты носили и буч, и фэм, и потому они медленно внедрялись в гардеробы многих модных лесбиянок – чтобы сигналы оставались очевидными. Одежда часто становилась самым главным способом показать выбранную женщинами сексуальную роль.

Тут и там в комнате встречались всполохи ярко окрашенных юбок ниже колена, надетых поверх облегающих корсажей. Тут же – тесные платья-футляры и блеск высоких тонких каблуков рядом с ботинками, кроссовками и лоферами.

Фэм носили тщательно завитые стрижки паж, что обрамляли их лица скульптурными композициями из кудрей или перышек. И над всем витал сладковатый запах чистоты, типичный для салонов красоты и для собраний Черных женщин в пятидесятые: столь отчетливо запах горячей щетки и помады для волос примешивался к иным ароматам комнаты.

Бучи стриглись коротко – заостренный сзади «утиный хвост», короткий боб, а иногда и плотный кудрявый пудель, предвосхитивший натуральное афро. Но это было редкостью, и я могу припомнить лишь одну Черную женщину на вечеринке помимо меня самой, у которой волосы не были выпрямлены, – и то она была нашей знакомой по Нижнему Ист-Сайду. Звали ее Айда.

На столе за встроенным баром выстроились открытые бутылки джина, бурбона, скотча, содовой и разнообразных смесей. Сам бар был уставлен вкусностями всех сортов: чипсы, соусы, маленькие крекеры, канапе с яичным салатом или пастой из сардин. Были там и тарелки вкуснейших жареных куриных крыльев и полный лоток салата из картофеля и яиц с уксусом. Вокруг главных блюд теснились мисочки оливок и маринованных огурчиков и подносы с райскими яблочками и маленькими луковками на зубочистках.

Но гвоздем программы был огромный поднос сочного, тонко нарезанного ростбифа на подставке с колотым льдом. Ломтики запеченного с кровью мяса были любовно разложены на бежевом подносе: каждый свернут в форме вульвы, с капелькой майонеза в критически важном месте. Из розовато-красного мяса, помеченного бледной кремово-желтой точкой, получились скульптурки с намеком, которые ужасно нравились всем присутствующим, и Пэт, которая затеяла вечеринку и придумала этот фокус, собирала множественные комплименты, грациозно склоняя в полупоклоне головку танцовщицы на длинной шее.

Особенная смесь тепла, запахов и музыки в той комнате уступает в моем сознании место темной девушке с высокими скулами, шелковистым голосом и оценивающими глазами (что-то в ее губах напоминало мне Энн – медсестру, с которой я работала, когда только ушла из дома).

Устроившись на краю низенькой банкетки, где сидела я, Китти рассеянно стирала крапинки губной помады с уголков рта, смахивая их вниз тонкими указательными пальцами.

– Одри… Хорошее имя. Это сокращение?

Влажные волоски на моей руке поднялись дыбом от музыки Рут Браун и жары. Я терпеть не могла, когда кто-то издевался над моим именем, даже если мне давали ласковые прозвища.

– Нет. Просто Одри. А Китти – это сокращение от чего-то?

– Афрекете, – сказала она, прищелкнув пальцами в ритм своего имени и засмеявшись. – Это я. Черная кошечка, – она снова засмеялась. – Мне нравится твоя прическа. Ты певица?

– Нет.

Огромные глаза. Смотрит по-прежнему прямо.