Зами: как по-новому писать мое имя. Биомифография

Ибо если мы с Мюриэл, зная то, что мы знали, и делясь тем, что имели, не смогли быть вместе, то каким другим двум женщинам на всём свете это удалось бы? Даже так: каким двум людям? Боль попыток удержаться казалась предпочтительнее боли необходимости пробовать снова, пытаться опять наладить связь с другим человеком.

Все страдания моей жизни, прожитые, но не прочувствованные, серыми летучими мышами носились в моей голове, они выедали мне глаза и свивали гнезда в груди и гортани.

Евдора, Евдора, что ты мне не раз говорила?

«Ничем не разбрасывайся, Чика, даже болью. Уж точно не болью».

Я втирала масло какао в рубцы на тыльной части ладони и запястья, и они постепенно таяли. Я начала носить вест-индские браслеты, привезенные матерью из Гренады. Они скрывали шрамы и выцветшую кожу, и мне уже не приходилось объяснять, что произошло.

Большинство наших подруг прошли через боль любовного разрыва. Но тут всё иначе, думала я. Мы с Мюриэл жили вместе почти два года, и мы сказали друг другу «навеки».

– Переживешь, – сказала Тони в день, когда учила меня нырять на Хантингтон-стейшн. – Открой глаза, черт тебя возьми, открой!

Тони кричала на меня сквозь прохладную воду:

– С открытыми глазами всегда легче.

Я снова нырнула. Всплыла.

– В любом случае, ты же знаешь: Мюриэл – сумасшедшая. Она всего этого не стоит.

Для меня – стоила.

Однажды в душную августовскую полночь голос из прошлого раздался в телефонной трубке. Мари позвонила внезапно, после года отсутствия. Она была в Детройте. С ее мужем Джимом, сутенером из Техаса, они мотались по всей стране, скрываясь от полиции. Потом Мари наконец-то сбежала от него и теперь жила в Детройте под вымышленным именем. Казалось, целые века прошли с тех пор, как мы доверительно хихикали на софе в гостиной ее матери.

Я одолжила у Тони денег, села в автобус и на неделю уехала в Детройт.

Поездка внесла в жизнь разнообразие. Проблемы Мари были связаны с внешними обстоятельствами, их можно было как-то решить: укрыться от поисков Джима, найти новую работу, отмахиваться от любопытных родственников и друзей. Мы хорошо провели время.

В нью-йоркской квартире осталась Мюриэл – кормить котят и одолеть завалы на кухне, которая за лето из-за нашего обоюдного равнодушия превратилась в археологический склад останков чужих жизней. Она разобралась в наших коллекциях инструментов, гвоздей, старых деревяшек и потенциально душевных находок, собранных на воскресных прогулках по городу. Заодно отполировала заново деревянный комод, который мы соорудили, чтобы хранить там всякую всячину.

Вдобавок ко всему, желая сделать сюрприз, она решила покрасить всю кухню. Но доводить дела до конца было для Мюриэл проблемой.

Я вернулась из Детройта на два дня позже намеченного. Был вечер, когда я втащила свой саквояж вверх по знакомой лестнице и отперла входную дверь. На летней жаре из открытых банок воняло загустевшей краской. Кухня стояла полувыкрашенной: одна стена – ярко-желтая, другая – бледно-кремовая. И кошки, которые в поисках пищи набрели на скипидар. Маленькие Сумасшедшая Леди и Страшила Лу были мертвы и вполне себе окоченело лежали под столом.

Я положила их тельца в ящик для инструментов, выстланный старой наволочкой, и в сумерках понесла по Седьмой улице к парку Ист-Ривер. Там я их и оставила, в простенькой могилке, под самым близким к мутной реке кустом. Холмик присыпала землей и камнями, чтобы не разрыли собаки. Бейсболисты, игравшие на площадке напротив, с интересом следили за мной.

Идя домой сквозь летний вечер, я думала о стремительном скачке из Детройта в старый добрый Нью-Йорк. Но глубоко внутри меня отпустило. Я не остановилась на Шестой улице, чтобы спросить Мюриэл, что произошло. Не было надобности; она любила котят, но дала им умереть. Внезапно и, что удивительно, без особых переживаний два окоченевших черных тельца в ящике для инструментов, упокоившиеся под кустом, стали осязаемым свидетельством, которого мне не хватало, последним жертвоприношением.

Когда две женщины создают взаимоотношения, дабы вместе в них войти, ожидания об удовлетворении взаимны, если не похожи. Иногда отношения становятся неудовлетворительными или перестают удовлетворять отдельные потребности. Когда происходит подобное, если взаимного соглашения о немедленном расторжении отношений нет, хотя бы одна из женщин непременно должна решиться на первый шаг.

И та, что делает этот первый шаг, не обязательно сильнее ранена или больше виновата.

Первая неделя сентября. Журнал «Америкэн» прочил судьбу однодневки Элвису Пресли, голос которого исторгал каждый музыкальный автомат и радиоприемник. Мюриэл я видела редко, хотя в квартире оставалась ее одежда.

Я стояла на углу Второй авеню и ждала автобус. Было всё еще тепло, но день заметно убывал. Горечь начала лета притупилась. Я никогда раньше не ждала конца лета, но теперь унылость приближающейся зимы казалась облегчением.