Замки на их костях

– Это кажется таким странным, да? – размышляет он. – Обратиться за помощью к родителям, если попал в беду? Никто из нас этого не сделал.

– Я отправила письмо матери, – напоминает она ему. – И ты не мог пойти к отцу – он умер.

Он качает головой.

– Я имею в виду до этого. Давно, с самого начала. Я мог бы сказать своему отцу, что не хочу жениться на тебе, и объяснить причину. После того, как ты узнала, что я чувствую, ты могла бы написать матери о расторжении брака.

Беатрис глубоко вздыхает.

– Не думаю, что кто-то из нас получил бы помощь.

Он смеется, но в его смехе нет веселья.

– Точно. Но если бы в такую ситуация попал Эмброуз, он бы им рассказал, и они сделали бы все, что только можно, чтобы помочь ему, защитили бы его любой ценой. Я продолжаю думать об этом, о том, как нелепо это звучит, но это правда. Они сделают все, чтобы он был счастлив.

Мгновение Беатрис ничего не говорит, ничего не может сказать. В горле так тесно, что она едва может дышать.

– Но у тебя была мать, – говорит она. – По крайней мере, какое-то время.

Он качает головой, скривив рот.

– Я люблю свою мать, Трис, и знаю, что она любила меня, но из нас двоих я был ее защитником, а не наоборот. И в конце концов она не защитила меня, не смогла. Она хотела, но это желание не перевесило ее страх перед моим отцом. Знаю, что это неправильно, но иногда я злюсь на нее.

Беатрис закусывает губу.

– Иногда я злюсь на своего отца, – признается она. – А все, что он сделал, это умер.

Паскаль медленно кивает.

– Наверное, я хочу сказать, что завидую, что в жизни Эмброуза есть кто-то, кто любит его так безоговорочно, люди, которые отдали бы за него свои жизни. У меня никогда этого не было. Я знаю, что у тебя есть сестры…

– Это не то же самое, – перебивает она, качая головой и вспоминая свой последний разговор с Дафной. – Я защищала их, но они никогда не делали того же для меня. Они не могли. Может, я тоже злюсь на них за это, – мягко признается она, ненавидя себя за то, что произносит эти слова, ненавидя то, что это правда.

Но как бы ужасно она ни чувствовала себя, говоря о них, в глазах Паскаля нет осуждения.

– Что бы ни случилось, Трис, я сделаю все, что смогу, чтобы защитить тебя.

Беатрис пристально смотрит ему в глаза и улыбается, слегка приподняв уголки губ.

– И я буду защищать тебя, – говорит она ему. – Что бы ни случилось.

Дафна

Дафна, должно быть, мертва, она определенно чувствует себя мертвой. Но, как только эта мысль приходит ей в голову, она находит в этой логике изъян. Если она что-то чувствует, то не может быть мертва, не так ли? И уж точно она бы не чувствовала себя так, словно кто-то вонзил ей в грудь заостренную ложку.

Даже с закрытыми глазами Дафна понимает, что она не во дворце. Здесь слишком тепло – почти душно – и пахнет сеном, очагом и какими-то пряностями, которые она не может назвать. Когда она приоткрывает глаза, то видит темнеющее сумеречное небо за маленьким окном.

– Дафна? – зовет голос. Байр.

Морщась, она перекатывается к нему и еще немного приоткрывает глаза. Они в маленькой комнате, в четыре раза меньше ее дворцовых покоев, и она лежит на узкой кровати всего в нескольких футах от камина. Над ними соломенная крыша, а стены сложены из грубо обтесанного камня. Байр сидит рядом с кроватью на резном деревянном стуле, накинув на себя шерстяное одеяло.

– Нам нужно прекратить подобные встречи, – говорит она ему, вспоминая, как он оставался у ее кровати, пока она оправлялась от яда. – Где мы?

Байр смотрит в сторону.

– У друга, – осторожно произносит он, прежде чем сделать паузу. – После того, как ты была…

– Подстрелена? – заканчивает она.

Он кивает.

– Ты почти умерла. Ты умирала. Я решил, что даже Фергал не смог бы спасти тебя. Но я знал кое-кого, кто смог бы, и она была ближе, чем замок.

– Кто? – хмурясь, спрашивает Дафна.

В этот момент дверь открывается, и внутрь заходит женщина с подносом. Она выглядит примерно на тот же возраст, что и императрица. По крайней мере, так, как, по мнению Дафны, ее мать будет выглядеть утром, до того, как ее волосы причешут, а лицо покроют всеми теми кремами и порошками, которые она использует. На этой женщине ничего такого нет, даже ее волосы поседели, хотя на ярком солнечном свете они, кажется, блестят серебром.

Она тоже выглядит знакомой.

– Твоя мать, – говорит она Байру, и он кивает.

– Можешь называть меня Аурелией, – обращается к ней женщина, ставя поднос в изножье кровати и наливая горячий чай в треснутую чашку. Она предлагает его Дафне, которая делает небольшой глоток – горько, но вполне терпимо – и оглядывает женщину. Клиона сказала, что Аурелия была величайшей эмпиреей, о которой она когда-либо слышала, но эта женщина больше всего напоминает Дафне ее няню из детства.

– Я уверена, что ты чувствуешь себя так, словно умерла, – продолжает Аурелия.

– Но это не так. В смысле, я не мертва. Полагаю, я должна вас за это поблагодарить. С Клионой все в порядке? Ее плечо…

– Она в порядке, – говорит Байр. – Она вернулась во дворец, чтобы рассказать моему отцу, что случилось, что мы в безопасности.