– Ты знаешь, что это не сработает.
Софрония хмурится.
– Снижение налогов? Не понимаю, почему ты так думаешь, но если хочешь, мы можем еще раз пересчитать цифры…
– Они никогда не полюбят тебя, – перебивает Евгения, подходя и садясь напротив нее. Она наливает себе чашку кофе так, как будто они обсуждают последнюю моду. – О, может быть, сейчас Леопольд и влюблен, но мы посмотрим, как быстро он устанет от тебя, стоит тебе раздвинуть ноги – не оскорбляй меня ложью, слуги болтают, ты это знаешь.
Софрония, которая действительно уже собиралась солгать, снова закрывает рот.
– И Темарин, – продолжает Евгения, щелкая языком. – Если сердца королей непостоянны, то сердце Темарина просто буйное, особенно по отношению к иностранцам.
Что-то в ее словах проникает в самое сердце Софронии, и это ее раздражает. Эта горечь в голосе Евгении, но более того – ненависть. Она и раньше слышала, как та говорила о Темарине с осторожностью, но так язвительно – никогда. Софронии приходит в голову, что это и есть настоящая Евгения, та, которая замышляет с братом захват страны, которую ненавидит. И если она позволяет Софронии взглянуть на нее сквозь все иллюзии, значит, она знает, что игра окончена.
– Я не ты, – говорит ей Софрония.
Евгения смеется.
– Нет, – соглашается она. – В том-то и дело. Мой муж никогда не любил меня, как и эта забытая звездами страна, но истинная разница между нами, Софи, в том, что я никогда в этом и не нуждалась. Ты так отчаянно хочешь быть любимой, что готова перерезать себе горло, чтобы понравиться стервятникам.
Софрония старается не показывать, насколько сильно ее задевают эти слова. Она подозревает, что они ранят так сильно, потому что в них есть доля правды.
– О, не беспокойся за меня, Джен, – говорит ей Софрония с улыбкой, которую даже не пытается выдать за искреннюю. – Уверяю тебя, я довольно хорошо умею распознавать стервятников.
Виоли помогает Софронии одеться для поездки в Кавелле, и они обсуждают между собой, какое платье лучше всего подойдет для этого случая. Ничего вычурного, что исключает большую часть ее гардероба, но все же что-то величественное и сильное. Наконец, они останавливаются на простом бархатном платье темно-сливового цвета с едва заметной серебряной вышивкой на лифе и отказываются от всех украшений, кроме тиары, хотя даже это самое простое из имеющихся у нее украшений сделано из тонкого, изящного серебра и усыпано жемчугом.
– Ты совсем не модная, – заявляет Виоли, заправляя конец косы Софронии в простой пучок и закрепляя его булавкой. – Но все же королева до кончиков ногтей.
Софрония фыркает.
– Честно? Мне все нравится, – признается она, разглядывая свое отражение в зеркале. – Не могла бы ты попросить других горничных начать работать над остальной частью моего гардероба? Уберите все драгоценности и украшения. Ведь двор наверняка недоволен мной, и я хотела бы подать пример. И… – говорит она, кусая губу и думая о разговоре, который у нее состоялся с Евгенией. Софи не удивило бы, если бы Евгения запрятала еще один туз в рукаве, так что, впав в отчаяние, она может стать еще опаснее. Софрония достаточно уверилась в своих подозрениях, чтобы поделиться ими с матерью, но ей нужно быть готовой представить неопровержимые доказательства на случай, если ей понадобится раскрыть измену Евгении Леопольду.
– Ты что-нибудь узнала об игристом вине с того обеда? Откуда оно взялось? – спрашивает она.
Виоли моргает.
– Боюсь, я наткнулась на небольшую загадку. Я спросила у слуг с кухни, и они сказали, что оно из виноградника Козелла с юга Селларии.
– Никакой тайны. В этой местности производятся лучшие игристые вина.
Закусив губу, Виоли кивает.
– Но они не смогли сообщить адрес. В итоге я нашла адрес другого виноградника в том районе, откуда дворец часто заказывает игристое вино. Они не слышали ни о каком винограднике с названием Козелла.
Софрония хмурится.
– Это любопытно. Если они берут так много за бутылку, можно подумать, что у них есть репутация.
– Как я и сказала, загадка.
– Я напишу сестре. Возможно, это вино подают у них во дворце.
– Возможно, – говорит Виоли, поджимая губы. – Не слишком ли много хлопот из-за бутылки игристого вина?
Софрония качает головой, смущенно улыбаясь Виоли.
– Боюсь, это моя причуда. Как только я натыкаюсь на загадку, уже не могу успокоиться, пока не найду ответ. Для моего собственного спокойствия.
Прежде чем Виоли успевает ответить, в комнату вбегает горничная.
– Ваше Величество, герцогиня Бруна здесь, хочет вас видеть…
Не дожидаясь, пока горничная закончит, герцогиня Бруна протискивается мимо нее к туалетному столику Софронии. Ее лицо почти такое же пурпурное, как платье девушки.
– Тетя Бруна, – ласково улыбается Софрония. – Я опаздываю, но, думаю, мы сможем поговорить сегодня вечером…
– Эта селларианская потаскуха сократила мне содержание! – взрывается герцогиня Бруна. – Ты можешь поверить в такую наглость? Она всегда ненавидела меня, Софи, но это новый уровень. Ты должна немедленно положить этому конец.
Софрония смотрит на Виоли и, кивнув, отпускает ее, а затем снова поворачивается к Бруне.