Замки

В детстве этажом ниже жила семья. Двое детей. Мальчики. Всегда таскали тяжеленные сумки с базара, не ленились и выговаривали «здравствуйте» вместо «здрасти». Мы сидели с мамой во дворе, на лавочке под абрикосовым деревом. Она читала промасленную газету, в которую до этого были завернуты жареные семечки, а я ела семечки. Рядом ворчала соседка: «У ребенка будет заворот, потому что семечки застревают в кишках». Я запомнила это и с тех пор испытывала к семечкам смешанные чувства. Как и ко всему, что могло бы мне навредить.

Иногда я чувствую себя канатом, меня тянут в разные стороны два капризных ребенка – интерес и страх. Конопатые, вертлявые, с высунутыми от усердиями языками, они похожи, как братья. И силы их равны. Вот я и остаюсь на месте. Сколько бы пинков мне ни давал интерес, страх не позволит ступить и шагу.

…В общем, эти воспитанные мальчики из моего детства, они гоняли мяч во дворе, а потом из окна высунулась их мама и показала кулак. Они тут же побежали домой. В другой раз мы видели, как она кивнула, и они ринулись выносить мусор. Мама считала, что она идеальный родитель. Они у нее в ежовых рукавицах! Еще несколько лет я представляла себе, что у соседки дома руковицы из ежей и она действительно держит своих сыновей за шею, пока «не станут шелковые».

И только недавно мы узнали, что она была немой.

Девочек, с которыми я выходила гулять во двор, объединяли семейные традиции. Они ходили по воскресеньям в церковь, раскрашивали яйца на Пасху, собирались на шашлыки во время майских праздников, лепили с мамами вареники, ездили летом на лиман, но главное – им давали ремня за плохое поведение.

Этот ремень – единственное, что могли бы сделать для меня мои родители, но не делали, – долгое время оставался пределом моих мечтаний. Папа мастерил в то время мебель на заказ и пропадал на работе. Иногда он приносил домой деревянных рыбок. Клепал их от скуки, а я дарила детям во дворе. Мама работала в театральном училище, художником по костюмам. Я представляла себя актрисой, наряжаясь в остатки тканей, из которых она планировала что-нибудь пошить, но так никогда и не пошила. Они уже тогда устали друг от друга. Мы старались проводить как можно меньше времени втроем. Чтоб не чувствовать этого. Поэтому я бы не стала требовать всех этих семейных поездок, вареников, но ремень! Просто чтоб я научилась отличать хорошие поступки от плохих.

Один раз я попробовала сама. Встала возле зеркала. Взяла папин ремень, спустила штаны и размахнулась. Но промазала. Было страшно. Я слышала от подруг, что это больно. Еще раз. Несколько раз ударила. Надо было сильнее. Не получилось. Я никому об этом не рассказывала.

– Я так собираюсь с духом. Это отрезвляет.

Тамара внимательно смотрела на меня и не торопила.

– Так я чувствую, что это только мое тело. Моя свобода.

– Вы чувствуете себя несвободной?

Я кивнула.

– Кто и каким образом ограничивает вашу свободу?

Она, наконец, допила. Облизнула губы.

– Не знаю. Я не могу быть собой.

– А кем можете?

Морган тоже не может быть собой. Он хочет быть кем угодно, но не собой. Или, может быть, в этом суть? Самому решать, кем становиться.

– Я как хамелеон, меняю форму, цвет, а сама…

– У хамелеона есть своя окраска, – перебила Тамара, – пора платить по счетам, – снова плотоядный смех, позвала официантку.

Тамара была из тех женщин, которые явно любят свой зад.

Несут его как знамя своей гендерной идентичности. Морган разработал свою классификацию задниц. О человеке можно многое сказать по походке и ягодичным мышцам. Обладатели мясистых задов – циничны и сластолюбивы. Костлявые – любят стихи и сигаретки с капсулой. Бесформенные – шаркают и расшаркиваются, а жирные – говорят торопливо и много улыбаются.

Тамаре шло любить свой зад.

Она почти понравилась мне, когда, наконец, распустила волосы.

Предложила арбузную жвачку.

Поблагодарила за честность.

Но, в конце концов, посоветовала почитать Карнеги.

Больше мы не виделись.

Глава 9

Я хотела бы выдавить самое отвратительное, что во мне есть: стержни прыщей на лбу, козявки в носу, застарелый зубной налет на труднодоступных щетке местах, завистливость, тщеславие, дурость, хотела бы выдавить все это, хорошенько, не жалея сил, в большую мощную соковыжималку, сделать фреш, украсить его листочком мяты и апельсиновой долькой и скормить всем тем, кто меня любит. Ешьте на здоровье! Но вместо этого я наливаю кленовый сиропчик, добавляю сахарку и надеюсь, что ни у кого не слипнется.

Мне так хочется нравиться всем на свете.

У меня есть для этого все, что нужно. Высокий голос, розовые щечки, наивный взгляд. Я умею внимательно смотреть на людей. Я задаю вопросы о них самих вместо того, чтоб говорить о себе. У меня есть специально отработанный смех на случай несмешных шуток. Я делаю необычные комплименты. «У тебя красивые ключицы», – говорю я. «Тебе идёт вечер», – говорю я. «Ты здорово расставляешь паузы», – говорю я.

Но умение видеть других не мешает мне быть невидимой.