Замогильные записки Пикквикского клуба

— Уэллеръ! — закричала достопочтенная лэди своему старому супругу, который сидѣлъ до сихъ поръ одиноко въ отдаленномъ углу. — Уэллеръ! Выйди сюда!

— Благодарствую за ласку, душенька, — отвѣчалъ м-ръ Уэллеръ:- мнѣ хорошо и здѣсь.

При этихъ словахъ м-съ Уэллеръ вдругъ залилась горькими слезами,

— Что съ вами сдѣлалось, сударыня? — спросилъ Самуэль.

— Ахъ, молодой человѣкъ, молодой человѣкъ! — отвѣчала м-съ Уэллеръ. — Отецъ твой сгонитъ меня несчастную въ преждевременную могилу. Неужели ничто въ свѣтѣ не можетъ исправить его?

— Слышишь ли, старичина? — сказалъ Самуэль. — Супруга твоя желаетъ знать, неужели ничто въ свѣтѣ не можетъ тебя исправить?

— Скажи отъ меня спасибо моей супружницѣ, Самми, — отвѣчалъ старый джентльменъ, — и постарайся набить мнѣ трубку. Трубка авось поправитъ меня, Самми.

Этотъ отвѣтъ еще болѣе усилилъ рыданіе м-съ Уэллеръ и вырвалъ тяжкій стонъ изъ груди м-ра Стилжинса.

— Что за напасти? Вотъ и опять захворалъ этотъ несчастный джентльменъ, — проговорилъ Самуэль, озираясь вокругъ. — Что вы теперь чувствуете, сэръ?

— Болѣзнь въ одномъ и томъ же мѣстѣ, молодой человѣкъ, — отвѣчалъ м-ръ Стиджинсъ, — въ одномъ и томъ же мѣстѣ.

— Въ какомъ же это?

— Въ груди, молодой человѣкъ, — отвѣчалъ м-ръ Стиджинсъ, приставляя зонтикъ къ своему жилету.

При этомъ трогательномъ отвѣтѣ м-съ Уэллеръ, не владѣя больше своими чувствами, — зарыдала во весь голосъ и энергически выразила свое душевное убѣжденіе, что красноносый жирный толстякъ былъ удивительный, рѣдкій человѣкъ между всѣми методистами, какіе когда-либо появлялись на европейской и американской почвѣ.

— Мнѣ кажется, сударыня, господину пастырю хочется выпить чего-нибудь, стаканчикъ-другой-третій? Въ грудныхъ болѣзняхъ бываетъ это пользительно. Не такъ-ли маменька? — спросилъ Самуэль.

Достойная леди, уклоняясь отъ прямого отвѣта на этотъ вопросъ, бросила вопрошающій взглядъ на м-ра Стиджинса, и этотъ джентльменъ, моргая своими кроваво-красными глазами, поспѣшилъ приставить къ горлу ладонь правой руки, въ ознаменованіе того, что печальное зрѣлище дѣйствительно пробудило жажду въ его душѣ.

— Да, Самуэль, м-ръ Стиджинсъ желаетъ утолить свою жажду, — сказала м-съ Уэллеръ, печальнымъ тономъ.

— Какіе напитки вы употребляете, сэръ? — спросилъ Самуэль.

— Ахъ, молодой человѣкъ, молодой человѣкъ! — воскликнулъ м-ръ Стиджинсъ, возводя свои багровые глаза къ потолку. — Всѣ напитки — суета суетъ.

— Справедливо, слишкомъ справедливо! — сказала м-съ Уэллеръ, испуская тяжкій стонъ и кивая головою въ знакъ своего совершеннѣйшаго согласія съ мнѣніемъ господина пастыря.

— Въ этомъ не можетъ быть ни малѣйшаго сомнѣнія, — подтвердилъ Самуэль. — Какую же суету вы предпочитаете для собственнаго употребленія, сэръ? Какая суета пріятнѣе отзывается на вашъ вкусъ?

— Ахъ, молодой другъ мой, — отвѣчалъ м-ръ Стиджинсъ. — Я презираю всѣ виды этихъ суетъ; но ужъ если какой-нибудь изъ нихъ менѣе другихъ для меня отвратителенъ и противенъ, такъ это — влага, называемая ромомъ, и въ настоящемъ случаѣ, молодой другъ мой, я, быть можетъ, не отказался бы промочить изсохшее горло горячимъ ромомъ съ тремя кусками сахара, разведенными въ стаканѣ.

— Это очень хорошо, сэръ; но съ прискорбіемъ я долженъ замѣтить, что этой-то именно влаги и не позволяютъ держать въ буфетѣ нашего заведенія.

— О, безжалостныя, жестоковыйныя, одебелѣлыя сердца! — воскликнулъ м-ръ Стиджинсъ. — О, неумолимые гонители человѣческихъ недуговъ!

Съ этими словами м-ръ Стиджинсъ опять возвелъ наверхъ свои глаза и ударилъ себя зонтикомъ по жилету. И должно сказать правду, негодованіе достопочтеннаго джентльмена было на этотъ разъ выраженіемъ искренняго и непритворнаго чувства.

Сдѣлавъ еще нѣсколько выразительныхъ замѣчаній относительно безчеловѣчія и чудовищной жестокости содержателей тюремнаго буфета, м-ръ Стиджинсъ съ похвалою отозвался о другой влагѣ, называемой портвейномъ, и оказалось, по его словамъ, что эта суета можетъ, въ извѣстныхъ случаяхъ, служить суррогатомъ горячаго рома, особенно, если разсыропить ее теплой водой, сахаромъ и корицей. На этомъ основаніи, сдѣлано было соотвѣтствующее распоряженіе относительно бутылки портвейна, и, когда Самуэль отправился въ буфетъ, красноносый джентльменъ и м-съ Уэллеръ одновременно взглянули на м-ра Уэллера старшаго и одновременно испустили по глубокому вздоху и стону.

— Ну, другъ мой, Самми, — сказалъ старый джентльменъ, когда сынъ его воротился изъ буфета, — я надѣюсь, что ты надолго развеселишься послѣ этого родственнаго визита. Какъ тебѣ нравится эта пріятная бесѣда, Самми?

— Перестань, закоснѣлая душа, — отвѣчалъ Самуэль:- прошу тебя не обращаться ко мнѣ съ такими замѣчаніями. Молчи лучше и слушай.