Читаем Замогильные записки Пикквикского клуба полностью

— Сейчасъ иду, сэръ, — отвѣчалъ м-ръ Уэллеръ, машинально слѣдуя за своимъ господиномъ.

И все-таки онъ не могъ отвести глазъ отъ м-ра Іова Троттера, который продолжалъ стоять на одномъ и томъ же мѣстѣ съ понурой головою; но когда Самуэль, покорный приказанію своего господина, долженъ былъ остановиться подлѣ него, м-ръ Троттеръ приподнялъ голову и сказалъ:

— Какъ ваше здоровье, м-ръ Уэллеръ?

— Такъ это онъ! — воскликнулъ Самуэль.

И затѣмъ послѣдовалъ продолжительный и многозначительный свистъ, послужившій несомнѣннымъ свидѣтельствомъ того, что м-ръ Уэллеръ убѣдился, наконецъ, въ дѣйствительности своихъ наблюденій.

— Обстоятельства перемѣнились, сэръ, — сказалъ Іовъ.

— Вижу, что перемѣнились, — отвѣчалъ м-ръ Уэллеръ, обозрѣвая съ неописуемымъ изумленіемъ лохмотья этого джентльмена, — и эта перемѣна, кажется, не къ лучшему для васъ, м-ръ Троттеръ.

— Къ худшему, м-ръ Уэллеръ, къ худшему. Теперь ужъ нѣтъ надобности обманывать васъ. Обманъ невозможенъ. Слезы не всегда бываютъ лучшимъ и единственнымъ доказательствомъ горя.

— Это я давно зналъ.

— Плакать можно по собственной волѣ, когда вздумается, м-ръ Уэллеръ.

— Это вы доказали.

— Да-съ: но вотъ э_т_и в_е_щ_и, я полагаю, не слишкомъ удобно поддѣлывать по собственному произволу.

Говоря такимъ образомъ, Троттеръ указалъ на свои желтыя, впалыя щеки, и затѣмъ, выворотивъ рукавъ своего сюртука, представилъ на разсмотрѣніе Самуэля тонкую костлявую руку, которую, казалось, можно было бы переломить однимъ легкимъ ударомъ.

— Что вы сдѣлали надъ собой? — спросилъ Самуэль, отступая шагъ назадъ.

— Ничего, м-ръ Уэллеръ. Я вотъ ничего не дѣлаю нѣсколько недѣль, да ужъ ничего почти не ѣмъ и не пью.

Самуэль окинулъ еще разъ проницательнымъ взоромъ жалкую наружность м-ра Троттера и затѣмъ, не говоря больше ни слова, схватилъ его за руку и принялся тащить изо-всей силы.

— Куда вы тащите меня, м-ръ Уэллеръ? — спрашивалъ Іовъ, тщетно стараясь вырваться изъ рукъ своего стариннаго врага.

— Пойдемъ, пойдемъ, — сказалъ Самуэль.

И онъ не сдѣлалъ больше никакихъ объясненій до тѣхъ поръ, пока они пришли въ буфетъ. Здѣсь м-ръ Уэллеръ приказалъ подать кружку портера, и этотъ напитокъ былъ немедленно предложенъ къ его услугамъ.

— Ну, вотъ вамъ, пейте все до дна и опрокиньте кружку вверхъ ногами, — сказалъ Самуэль.

— Ахъ, м-ръ Уэллеръ, почтеннѣйшій…

— Ни слова больше. Пейте.

М-ръ Троттеръ поднесъ кружку къ губамъ и въ нѣсколько минутъ опорожнилъ ее до послѣдней капли, пріостанавливаясь только два или три раза перевести духъ.

— Вотъ это я люблю, — сказалъ Самуэль. — Ну, какъ теперь вы себя чувствуете, любезный другъ?

— Получше немного, — отвѣчалъ м-ръ Троттеръ.

— Разумѣется лучше: иначе и быть не можетъ, — сказалъ Самуэль. — Это вѣдь все равно, что прибавить газу въ воздушный шаръ, и я вижу простымъ глазомъ, какъ вы начинаете толстѣть. A что этакъ вы скажете насчетъ другой порціи такого же размѣра и состава?

— Нѣтъ, ужъ это было бы слишкомъ, м-ръ Уэллеръ, — покорно васъ благодарю.

— A не похлопотать ли, примѣромъ сказать, насчетъ чего нибудь съѣстного?

— Покорно васъ благодарю, сэръ, — отвѣчалъ м-ръ Троттеръ, — добрый господинъ вашъ приказалъ намъ подать баранины съ картофелемъ, и мы ужъ позавтракали въ три часа.

— Какъ! Онъ ужъ озаботился насчетъ васъ? — спросилъ Самуэль выразительнымъ тономъ.

— Да, сэръ, — отвѣчалъ Іовъ. — Онъ уже успѣлъ оказать намъ много благодѣяній, м-ръ Уэллеръ. Мы жили прежде въ душной конурѣ, a старшина вашъ нанялъ для насъ уютную и просторную комнату, столь необходимую для моего слабаго и больного господина. Онъ самъ заплатилъ деньги и приходилъ ночью навѣстить насъ, м-ръ Уэллеръ.

И при этихъ словахъ, глаза м-ра Троттера, быть можетъ, первый разъ въ его жизни, оросились самыми искренними слезами.

— Да, сэръ, — продолжалъ сердобольный Іовъ, — въ вѣкъ я не забуду вашего великодушнаго господина и буду служить ему до послѣднихъ силъ… до послѣдняго издыханія.

— Нѣтъ, сэръ, не говорите этого, — сказалъ Самуэль, — прошу васъ и не заикаться объ этомъ, любезный другъ.

Іовъ Троттеръ вытаращилъ глаза.

— Да, и не заикаться объ этомъ, — повторилъ Самуэль твердымъ и рѣшительнымъ тономъ. — Никто не вправѣ служить ему, кромѣ меня, и я отвергаю тутъ всякое постороннее вмѣшательство и чужія услуги. Открыть-ли вамъ тайну, любезный другъ?

— Сдѣлайте одолженіе, м-ръ Уэллеръ.

— Такъ слушайте же обоими ушами. — Не было, нѣтъ и не будетъ въ цѣлой вселенной такого добраго, великодушнаго, щедраго, благодѣтельнаго джентльмена, какъ мой несравненный господинъ, нѣтъ нужды, что онъ ходитъ въ узенькихъ гультикахъ и тѣсныхъ полусапожкахъ. Такого человѣка не найти намъ съ вами даже въ сказкахъ, которыхъ я перечиталъ не мало на своемъ вѣку. Это — сущій ангелъ. Зарубите это себѣ на носу, Іовь Троттеръ.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Адриан Моул и оружие массового поражения
Адриан Моул и оружие массового поражения

Адриан Моул возвращается! Фаны знаменитого недотепы по всему миру ликуют – Сью Таунсенд решилась-таки написать еще одну книгу "Дневников Адриана Моула".Адриану уже 34, он вполне взрослый и солидный человек, отец двух детей и владелец пентхауса в модном районе на берегу канала. Но жизнь его по-прежнему полна невыносимых мук. Новенький пентхаус не радует, поскольку в карманах Адриана зияет огромная брешь, пробитая кредитом. За дверью квартиры подкарауливает семейство лебедей с явным намерением откусить Адриану руку. А по городу рыскает кошмарное создание по имени Маргаритка с одной-единственной целью – надеть на палец Адриана обручальное кольцо. Не радует Адриана и общественная жизнь. Его кумир Тони Блэр на пару с приятелем Бушем развязал войну в Ираке, а Адриан так хотел понежиться на ласковом ближневосточном солнышке. Адриан и в новой книге – все тот же романтик, тоскующий по лучшему, совершенному миру, а Сью Таунсенд остается самым душевным и ироничным писателем в современной английской литературе. Можно с абсолютной уверенностью говорить, что Адриан Моул – самый успешный комический герой последней четверти века, и что самое поразительное – свой пьедестал он не собирается никому уступать.

Сьюзан Таунсенд , Сью Таунсенд

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее / Современная проза