Он глубоко вздохнул. Его шатер был расположен на невысоком холме; вокруг мерцали огоньки лагеря. Воздух был жестким от мороза. Ясная Луна убывала, но все еще светила ярко. Великая Луна не взойдет до рассвета, она приближалась к самому темному своему моменту, когда власть богини становилась особенно сильной. Это был ее святой день, так же как и день полнолуния Ясной Луны был днем обряда Аварьяна.
Мирейн поежился. Но не от холода: его плащ был подбит мехом, да и под ним он был тепло одет. Имин придвинулась к нему ближе, обратив лицо к звездам. Она чувствовала, что он смотрит на нее, и давала ему насмотреться вдосталь, зная, что он находит в этом утешение.
Внезапно Мирейн разразился смехом. Она повернулась к нему, мысленно задавая вопрос. Через мгновение он ответил на него:
— Я стою здесь, застывший от ужаса перед моей судьбой, и теряю весь свой страх, глядя в лицо женщины. Наверное, в конце концов я все-таки мужчина.
— А ты когда-нибудь в этом сомневался?
— Нет, — сказал он. — Нет. Об этом свидетельствует и талант к разрушению.
— Если тебе это нужно, — сказала Имин, — то, может быть, мы найдем огонь? Тогда ты сможешь глядеть в содержимое своего сердца, а я смогу вернуть тебе комплимент.
— На меня смотреть нечего. — Мирейн провел пальцем по ее щеке. — В Асаниане ткут такую ткань, роскошную и мягкую, достойную королей. Они называют ее бархат. Твоя кожа темный бархат.
— И твоя. Ты отнюдь не уродлив, мой дорогой господин.
— Но и далеко не красив.
— Моранден красив. Спасла ли его красота?
— Возможно, еще и спасет. — В его голосе опять прозвучал холодок. — Он там. Я не могу найти его. Но я чувствую его. Он под охраной тьмы.
— Богиня заклеймила его. Ты излечил ее отметину. Ты — тоже его часть, пусть и небольшая, хотя он и не подозревает об этом.
— Недостаточная, чтобы помочь ему. Слишком многое нужно для моего собственного мира.
— Наверное, лучше все-таки поискать огня.
Мирейн слабо, почти беззвучно, рассмеялся. Он взял руку Имин, поцеловал ее и задержал на мгновение, склонив голову. Не успела она произнести и слово, как он уже вернулся в шатер, к своим военачальникам, сбившимся в кучу как дети, испугавшиеся темноты.
В конце концов Вадин прогнал их — и князя и всех остальных — и приказал часовым следить, чтобы никто не подходил к шатру и не нарушал королевский сон.
— Сон? — спросил Мирейн, удивленно поднимая брови.
— Сон, — твердо сказал Вадин. — Думаешь, я не знаю, как ты проводишь ночи? Раздумья не помогают тебе лучше подготовиться к битве, и магия бездействует, и стратегических планов ты не можешь строить, пока не узнаешь, где твой неприятель.
Мирейн смирился с тем, что с него сняли килт и распустили его косу, но мозг его подчинить было не так просто.
— Нас искушают и над нами насмехаются. Это месть Одии — долгая и чрезвычайно сладкая. Когда ей будет угодно, она спустит с поводка своего сына, и мы преспокойно попадемся в ловушку.
— Для мага, враг которого творит столь сильные заклинания, ты многое знаешь о том, что у нее на уме.
— Она не сильнее меня. Просто она прячется. А я использую свой разум так же естественно, как и всякий другой человек. Я знаю, что бы я делал, будучи на ее месте.
— Ты бы не разрушал своего королевства.
— Ты так считаешь? — Мирейн лежал на животе на узкой раскладушке, сплетя руки под подбородком. Когда Вадин начал разминать его спину, он вздохнул, как сытый кот. — Я думаю, — размышлял он, — что если бы у меня было столько же ожесточения, сколько у нее, и если бы я был выкормлен такой же древней жадиной, как она, то я бы никакой цены не пожалел заплатить за свою месть.
— Это твоя беда. Ты всегда настаиваешь на том, чтобы посмотреть на все с точки зрения каждой стороны.
— Ты тоже.
Вадин надавил на мышцу с такой силой, что Мирейн застонал.
— Я понимаю их, но не оправдываю. И я не жалею человека, во имя которого сжигаются и сравниваются с землей деревни. Он мужчина и принц и не должен этого терпеть.
— Ах да, ты ведь был воспитан лордом в Яноне. Мы, иноземные ублюдки, не столь безжалостны.
— Иноземный, — пробормотал Вадин. — Ублюдок. — Он взглянул на гладкую мускулистую спину. Ни одного шрама. Все шрамы спереди или внизу, где господин носил отметины своей походной жизни. — Однако ты не оставил весь свой завтрак в первой деревне, в которую мы пришли.
— Ну, значит, в Яноне вырастают крепкие умы, а на юге — крепкие желудки. Я видел такое же, если не хуже, в войне против Девяти Городов. Они не просто убивают и сжигают невинных. Они делают из пытки искусство.
— Ты и их жалел?
— Я учился этому. Урок оказался трудным. Я был очень молод тогда.
А сейчас?
«Без возраста», — ответил Вадин сам себе. И становился таким все больше и больше по мере того, как поход продолжался, а противника все не было видно, только мертвая земля позади и впереди. Армия уже теряла терпение. Ужас и ярость могли поддержать воинов только на какое-то время; Мирейн держал их своей магией, растрачивая себя без особой надежды на отдачу.