Панютин сидел в ресторации, перед ним стоял штоф анисовой водки, стерлядь с зеленью, черная икра и тушеное мясо бёф-брезе. Посетителей почти не наблюдалось. Петру хотелось забыться. Перед его мысленным взглядом снова и снова проходила дуэль с Карлом Формером, его дерзкое улыбающееся лицо смотрело на него застывшим взглядом убитого человека. Петр опрокинул стопку водки, звук выстрела стоял в его голове, и голос Елизарова: «Ты убил его. Все кончено». Он опустошенно посмотрел на дно стопки. Эльза, как наваждение стояла перед его мысленным взором, и от этого делалось нестерпимо больно. Панютин никогда не позволял себя надеяться на брак с ней, не пытался приблизиться или объясниться, молчал о чувствах, нося все в себе. А когда боль становилась нестерпимой, стремился на войну, или уезжал на Кавказ. Но сегодня мука, страсть и любовь сводили его с ума, и очередная порция водки довершала это помешательство. Замутненный разум полковника рисовал любимые черты Лизы, и строгий взгляд красивых глаз. Он слишком хорошо знал, как выглядит этот отказ молчаливый и жестокий. И от того ему становилось ещё более невыносимо. Она предпочла его друга, и стала его женой. И Петр всегда уважал этот выбор, но любовь от этого не уходила из его сердца. Казалось бы, с гибелью барона Левина, дорога к Эльзе была открыта. Но Панютин никогда не позволял себе нарушать границы приличия в память о своем друге. И ему удавалось это долгие годы. За это время он успел жениться на сестре Ирины Муравлиной Зинаиде, и стать вдовцом. Когда-то давно, глядя в глаза своей жены, он старался не искать в них взгляд любимой Лизы, который рисовала его воображение, но это удавалось не всегда. Жизнь течет и изменяется, порой разрушая наши убеждения. И теперь Пётр задумался о том, что так быстро прошло более пятнадцати лет, и даже сын его друга барона Левина уже стал взрослым. Может быть, теперь ему пора объясниться с Эльзой до конца? Пусть она ответит, считает ли она возможным выйти замуж за него. Панютин опрокинул еще одну стопку водки, пытаясь заглушить беспокойство, которое возникало в нем при мысли о графе Формере.
Тем временем, Евгений, наконец, отважился на разговор с Юлией, и выбрал для этого день, когда вся молодежь решила ради забавы идти по ягоды, вырядившись в крестьянские платья. Юлия, Вера и Анна в чудесных сарафанах и платках с хохотом неслись от дома Муравлиных с корзинками, а за ними чинно шли Яков, Павел и Евгений. Затея всем нравилась, кроме Мелецкого, который был вынужден подчиниться строгому взгляду и наказу матушки. Прогулка была не столько за ягодами, сколько каждый надеялся остаться с предметом своего обожания наедине, поэтому пение жаворонков, дурманный запах цветов, смелый полет шмелей, наполнявшие пространство, казались романтическим дополнением к ситуации. Самыми счастливыми и довольными выглядели Яков и Вера, которые постоянно шептались и смеялись так заразительно, что округа одобрительно кивала листьями и стеблями трав. Левин значительно отставший, и вошедший в лес за Юлией и Павлом, стал невольным слушателем их разговора.
– Помилуйте, граф, отчего вы всегда гоните меня, – голос Юлии умолял, – ваша матушка готова прислать ко мне сватов, как только вы, согласитесь.
– Этого не будет. Вы навязываетесь мне, как какая-нибудь кокотка! – раздраженно вырвалось у Павла.
– Кокотка?! Вам известно, что я восхищаюсь вами, а вы пользуетесь этим …
– Нет, это вы пользуетесь этим! Я не давал вам никакого повода надеяться.
– Не гоните меня, я умоляю вас, – княжна заплакала, пытаясь подойти к Мелецкому поближе.
– Успокойтесь, княжна, ведите себя пристойно. Я не люблю вас, и я никогда от вас этого не скрывал. Уделите внимание тому, кому вы действительно нужны.
– Кому же?
– Молодому барону Левину.
– Вы хотите предложить меня барону? – с вызовом проговорила девушка.
– Прекратите! Я не желаю продолжать разговор в подобном тоне! – Павел высказывался очень резко. Слышавший это Евгений был ошеломлен, он выбежал из леса, и наткнулся на задумчивую Анну, которая шла медленно, тоже отстав от всех. Молодая Муравлина как – то обеспокоенно и заботливо поглядела на него, и кротко спросила.
– Что с вами, барон, вы бледны?
Женя внимательно оглядел ладную фигурку Анны, её милые неброские черты бледного лица, и тихо проговорил.
– Анна Павловна, будьте моей женой.
Удивлению Муравлиной не было предела. Она ошеломленно молчала, пытаясь осознать происшедшее.
– Евгений Александрович, вы шутите? – тихо проговорила Анна.
– Нет. Вы нравитесь мне, я полагаю вас достойной девушкой, и хотел бы видеть вас своей женой, – отчеканил Левин.