Замок из дождя

Прошло несколько дней. Панютин с Елизаровым разъехались по казенным делам. После всех разговоров Эльза долго не показывалась у Ирины, отпуская туда одного Евгения. Она бродила между кустов шиповника, размышляя о странном заговоре молчания. Вся эта история стала ей порядком надоедать. Ей хотелось поскорее получить ответы на все свои вопросы. За Эльзой шла пожилая женщина. Это была Аграфена няня и домоправительница. Имения отнимали у Левиной столько времени и сил, что на дворню22 ничего не оставалось, а няня было хорошей помощницей.

– Барыня, дворня бает, что-Женечка-то оженится скоро.

– Чу. Язык без костей.

– Так матушка, обидно нашим, – продолжала Аграфена.

– Отчего? – Левина остановилась.

– Княжна-то Юлия басурманка.

– Как так? – не поняла баронесса.

– Так и не православная.

– Откуда знаешь?

– Так среди челяди слухи ходят, что церкви избегает, а по вечерам сядет за стол блюдце пред собой положит, книгу какую-то и давай по-тарабарски бубнить, а потом сильно плачет, чисто на слезы вся исходит.

– И глупа же ты, Аграфена, всякую дурь в дом несешь, челядь наша всякое может придумать.

– Дурь то может она и дурь, а вот которую ночь младой граф под вашими окнами вздыхает.

– Углядела, – Эльза озорно улыбнулась, – жалко его. Мается от своих мечтаний, не спит, – Эльза сорвала, веточку, слегка уколовшись.

– Мука мне с ним, няня, чистая мука. И любить не люблю, и прогнать не могу. Он мне напоминание о том, что я живая, и тоже когда-то молодой была. Хотя он дерзок бывает и слишком самовлюблен.

– А хочешь, сердце мое, я на него собак спущу. Отважу.

– Няня, … каких собак?

– Не злых. Чуть покусают и ладно, – Аграфена посмотрела на хозяйку своими добрыми глазами. Левина обняла старушку, и так ей захотелось тепла и заботы о себе, что женщина глубоко вздохнула.

– Пойдем, Аграфена, чай пить. Самовар уже, поди, закипел, – проговорила Эльза, думая о Павле.

Когда Панютин, оказался в Петербурге, он, недолго думая, разыскал дом графа Формера, что на углу Садовой улицы. Леонтий Потапович сидел в кресле посреди небольшого кабинета за столом и раскладывал пасьянс. Он любил это дамское занятие, успокаивающее нервы. За спиной хозяина висел огромный портрет молодого человека в драгунской форме с пулевым отверстием подле сердца, дорисованным и простреленным чей-то рукой. Петр Сергеевич вошел в кабинет решительно и без церемоний, оттолкнув слугу, пытавшегося преградить ему путь.

– Явился, наш доблестный защитник. Я ждал тебя, – без предисловий неожиданно произнес граф Формер, в глазах которого угрожающе заплясали огоньки ненависти, когда он в упор посмотрел на вошедшего Панютина. Рука Леонтия Потаповича выложила из ящика стола дуэльный пистолет, и демонстративно положила поверх пасьянса.

– Что, вам, нужно от Эльзы Львовны? – начал грозно Петр Сергеевич.

– Эльза. Тебя всегда интересовала только Эльза. Бьюсь об заклад, она до сих пор не знает, отчего это с её благоверным случилась дуэль, – слова Формера стекали с его языка, как яд.

– Разве можно назвать это дуэлью? Он стрелялся с Вешняковым, а твой сын выстрелил ему в спину. Война же, передовая, никто ничего не докажет. Может шальная пуля. И это после вашего уговора с бароном, – слова Петра гремели обличающим громом, заполняя весь кабинет.

– Уговор. Глупость. А Карл умел хорошо стрелять, – с гордость произнес Леонтий Потапович.

– Великолепный Карл Формер совершил бесчестный поступок, – парировал Панютин.

– Да, но он достойный сын своей родины. Вы русские, отчего-то полагаете, что иностранцы служащие вашему императору, должны забывать о своей стране, своей семье, и долгом перед ней, – Формер не намерен был уступать.

– Однако, милостивый государь, я пришел говорить не о Карле, а о баронессе Левиной. Ежели вам вздумается причинить ей хоть малейшую неприятность, я не пощажу вас, и вашу репутацию.

– Полковник русской армии!? Ну, дуэль с моим сыном, это дело чести. Но месть, это не ваше ремесло. А мое, – прошипел граф Формер, – и я сполна воспользуюсь им. И есть те, кто захотят мне помочь.

Панютин чувствовал свое бессилие, впервые он не мог защитить того, кем дорожил больше жизни.

– Не пытайтесь меня запугать, полковник. У вас нет доказательств. Ни одного. Убирайтесь со своими угрозами! Никто вам не поверит!

Формер убрал пистолет, глядя, как уходит человек, который убил его сына на дуэли. Леонтий Потапович никуда не спешил, вот уже много лет он жил своей местью, и теперь его план казался ему великолепным. Смерть Панютина была ему не нужна, он хотел доставить, как можно больше мучительных моментов этому человеку. А потом он решит нажимать на курок или нет. Но иногда, в приступе ярости и желания неотвратимой мести Формер жаждал гибели полковника, и это желание жгло его, наполненное ядом, сердце. И тогда другие планы в его голове стремились к своему воплощению.