После того, как флотер исчез среди городских улиц, Иньянна окунулась в неистовый хаос Большого Базара и словно очнулась после долгого и колдовского сна. Пока она шла между переполненными покупателями рядами лавок, палаток и магазинчиков, никто не окликнул ее. Ведь ее знали как Калибая, а сейчас она была одета в женское платье. Она молча шла через кружившую толпу, омытая еще аурой аристократичности, и с каждой минутой угнетенно чувствовала, что теряет ее. Сон кончился, она снова живет по-настоящему.
Сегодня вечером Галайн обедает с гостем, Герцогом Мазадона, а завтра они отправятся рыбачить на яхте вверх по Стейше, потом… что будет потом, она не знала, но знала, что стащит сегодня фляжку сладкого вина и напьется.
На мгновение на глазах навернулись слезы. Она заставила их исчезнуть, говоря себе, что это глупо, и нужно не жаловаться на возвращение из Ниссиморн Проспекта, а радоваться, что провела такую неделю.
В комнате не оказалось никого, кроме хджорта Вьорка и одного из Метаморфов. Они лишь кивнули, когда Иньянна появилась в подземной берлоге. Она прошла к себе и переоделась в костюм Калибая. Но сразу вернуться к воровству она пока была не в силах. Она спрятала мешочек с драгоценностями и безделушками, подаренными Галайном, под свою постель. Продав их, она легко могла бы жить, не занимаясь воровством года два, но она не собиралась этого делать. Завтра, решила Иньянна, она выйдет на Базар, а сегодня, — и она уткнулась в подушку, — она снова отдастся Сидэйну.
Слезы вновь навернулись на глаза, и на этот раз она выплакалась, потом встала, чувствуя себя намного спокойнее, умылась и принялась ждать появления остальных.
Сидэйн приветствовал ее с благородной невозмутимостью: никаких расспросов, никакого намека на обиду, никаких инсинуаций. Он с улыбкой взял ее руки в свои, довольный, что она вернулась, и предложил глоток только что украденного вина из Альханроэля, рассказал пару случаев, приключившихся на Базаре, пока ее не было. Иньянна старалась понять, не испытывает ли он препятствия, зная, что последним мужчиной, ласкавшим ее тело, был брат самого Герцога? Но нет, он потянулся к ней ласково и без колебаний, едва они очутились в постели, и его тощее костлявое тело навалилось на нее.
На следующий день после работы они поехали в Парк Мифических Чудищ, где впервые увидели госсималя Клайга, настолько тонкого, что он казался невидимым сбоку. Они смеялись и дурачились.
Но остальные воры стали относиться к Иньянне с каким-то страхом, поскольку знали, где она была и чем занималась. Одна Лилэйв осмеливалась говорить с ней прямо, и только она спросила:
— Что он увидел в тебе?
— Откуда я знаю? Это было как сон.
— Я думаю, это справедливо.
— Ты о чем?
— Тебя ведь обманули, а так ты хоть как-то возместила свою обиду. Дивине и добра, и зла одинаково. — Лилэйв рассмеялась. — Ты вернула свои двадцать ройялов?
Иньянне пришлось признать, что это так. Однако, долг, как оказалось, еще не был полностью оплачен. На следующий День Звезды, когда она ходила по разменным рядам, снимая лишние монеты то тут, то там, она вдруг поразилась чужой руке на своем запястье, удивляясь дураку-вору, не узнавшему ее. Но это была Лилэйв. Лицо ее пылало, глаза сделались круглыми.
— Беги скорей домой! — выдохнула она.
— Что случилось?
— Там ждут два брона. Тебя зовет Галайн, и они говорят, чтобы ты собрала все свои вещи, потому что больше не вернешься на Большой Базар.
10
Так случилось, что Иньянна Форлэйн, бывшая лавочница в Велатхусе и бывшая воровка на Большом Базаре, поселилась в Ниссиморн Проспекте с Галайном из Ни-Моуа. Галайн ничего не объяснял, и она не просила объяснений. Он хотел ее, и этого было достаточно. Первые несколько недель она ждала, что однажды утром он попросит ее вернуться на базар, но ничего не происходило, и по прошествии времени, она перестала об этом думать. Теперь, куда бы ни направлялся Галайн, она находилась рядом: и на охоте на гихорнов в Болотах Зимра, и в Вечном Цирке ослепительного Дэлорна, и в Канторе на празднестве Цезарей, и даже в загадочном Пьюрифейне, где Галайн по поручению брата обследовал земли Меняющих Форму. Она, прожившая безвыездно в сыром Велатхусе двадцать лет жизни, считала само собой разумеющимся сопровождать всюду своего мужчину, однако, никогда не забывалась, никогда не теряла иронии, с которой относилась к столь необычной перемене в своей жизни.