Замок Морганы (СИ)

Однако такой пустяк не мог омрачить его счастья. Конечно, вернуться к королю и принцессе без Золотого сокола он не мог, но, несмотря на это, в душе расцветало чувство неописуемой лёгкости. Он стал насвистывать очередной посетивший голову мотив, вторя птичьим голосам. Певец радовался тому, что ему удалось выйти живым из замка Морганы, и тому, что в его руках остался сильнейший артефакт. Возможно, раньше он сбежал бы, прихватив с собой дар великого О́дина, но теперь, при одной мысли об этом, в груди зашевелилось неприятное чувство, давно забытое и очень странное. Что-то похожее Менестрель испытал в раннем детстве, после того, как утащил из корзины задремавшей торговки жёлтый, блестящий на солнце леденец в форме звезды. Певец вспомнил глаза принцессы, совсем недавно слушавшей нежную балладу и смотревшей на него с детским восторгом, и смутное беспокойство усилилось. Он нервно сжал ремешок котомки. Воспоминания, бывшие редкими гостями, теперь нагрянули толпой, и Менестрель не был готов к их приёму. Тёмный погреб, огромная метла, которую с трудом удерживали худые детские руки, множество прекрасных, остро пахших краской полотен, воплощающих неведомый и прекрасный мир — всё это возникало перед глазами певца, рождая в душе множество чувств. Самым сильным из них было то гадкое и назойливое ощущение, объяснить суть которого он боялся даже самому себе.

В памяти Менестреля возникла лютня, гриф её был слишком широк для мальчишеской ладони. Струны казались чересчур жёсткими, а вместо долгожданного журчания слышался лишь треск. Пальцы были так непослушны и неповоротливы, что досада и злость, накатившие удушливой волной, взяли верх над детским разумом. Но ласковая рука удержала кулак, занесённый для удара по старой, потёртой деке.

— Так ты ничего не добьёшься. Лютня, как и человеческая душа, откликается лишь на доброту.

При этом воспоминании в сердце Менестреля словно вонзилась сапожная игла, похожая на ту, которой он, будучи ребёнком, едва не проткнул палец насквозь, пытаясь починить порванные башмаки. В конце концов, гадкое чувство замучило его настолько, что Менестрель решил сейчас же вернуть Ведьме Камень, а заодно спросить у неё совета.

Солнечные лучи, пробиваясь сквозь стволы вековых сосен, освещали пёструю лесную поляну. Кудрявый дымок поднимался над соломенной крышей домика Ведьмы, сплошь увитого плющом. Ведьма, с маленькой костяной ступкой в руках, стояла на пороге. Колдунья немного пополнела, от этого грубость черт её лица сгладилась. Тёмные глаза, лишённые блеска, лукаво смотрели на певца. Прежде чем Менестрель мысленно задался вопросом, когда успели произойти эти перемены, Ведьма с усмешкой произнесла:

— Что, совесть точит твоё сердце, словно червь гнилое яблочко, не так ли?

— Откуда ты знаешь? — смутился Менестрель.

— Ты не удрал с Солнечным Камнем О́дина. Впрочем, иначе и быть не могло.

Едва артефакт коснулся руки колдуньи, внутри него вспыхнули три треугольника, переплетённых между собой. Ведьма вскрикнула и бросила Камень на середину поляны. Птичьи голоса смолкли. Вместо перистых облаков появились рыхлые, свинцовые тучи. Казалось, они поглощали жемчужно-голубое сияние, затягивая небо сизой пеленой.

— Быстрее! — Она схватила певца за руку и потащила в дом. — Сейчас начнётся!

Раздался гром. Упавший артефакт взорвался золотыми зигзагами молний, косые струи воды устремились вверх.

— Великий Один, — прошептала Ведьма.

Дождь шёл «наоборот». Серебряные нити сшивали поменявшиеся местами небо и землю. Внезапно тонкие струи превратились в мощные потоки, которые то ослабевали, то ударяли блестящим каскадом. Камень сыпал молниями, словно огромный бенгальский огонь. Пламя и вода сплелись в объятиях и затеяли бешеную пляску. От удивления и восхищения Менестрель даже открыл рот. Он хотел подойти ближе к двери, чтобы лучше запечатлеть в памяти танец двух стихий, но Ведьма властно положила руку на его плечо.

— Думаешь, если ты вышел живым из замка Морганы, то тебе уже ничего не грозит? Ошибаешься. Хочешь жить — держись подальше от богов, особенно верховных.

Тем временем магический ливень стихал, водяные каскады становились всё более редкими. В конце концов они ослабли и постепенно снова стали косыми струями воды. Вдруг молнии зашипели, словно клубок огненных змей, слились в единый поток и устремились вверх. Ослепительная струя заметалась и распорола сизую мантию туч, и золотой поток стал толчками вливаться в небо.

Колдунья прижала ладони к щекам. Её веснушчатое лицо выражало благоговейный страх и безграничное восхищение. Вдруг золотая струя превратилась в спираль и сжалась, словно кольца змеи. Затем она начертила в воздухе три треугольника, которые вплелись один в другой и, полыхнув напоследок золотым огнем, растаяли. От великолепного фейерверка остались лишь хрустальные капли, поблёскивающие на листьях и траве.

— Камень уничтожен? — тихо спросил Менестрель.