Замок на гиблом месте. Забавы Танатоса

— К сожалению, нет, — усмехнулся Кубацкий, противу обыкновения налив себе довольно большую порцию водки и не спеша процедив ее в несколько глотков сквозь сжатые зубы. — Правда, полагаю, что это — проделки того же черта, так ловко проследившего, куда вы столь тщательно спрятали ключ!

— А положеньице-то у нас неважное, — задумчиво глядя в темное окно, высказался Скальцов. — Кто-то, похоже, расшалился не на шутку… Я, по крайней мере, не могу найти всему происходящему внятного объяснения.

— Что, Сергей Диомидович, я так понимаю, что ваша гипотеза о безумном беглом мужике оказалась несостоятельной? — не смог я отказать себе в удовольствии подъегорить самоуверенного чиновника.

— По всему выходит, что так, — с неудовольствием посмотрев на меня, согласился Скальцов. — Только в толк взять не могу — вы-то с чего радуетесь? На вас на первого падает подозрение!

— С того и радуюсь, что терпеть не могу, когда умный человек несусветную ересь доказать пытается… Вы же ведь умный, Сергей Диомидович? А что тогда свою точку зрения навязать все пытаетесь? Может, вам сие не без выгоды?

— Это что же выходит? — растерянно, словно очнувшись от забытья, вопросил Аркадий Матвеевич. — Что убил кто-то из нас?

— Именно, милейший князь, именно так! — развеселился Кубацкий, все еще механически хлопая себя по карманам в поисках портсигара. — Либо ваше поместье стало пристанищем для загадочного монстра, неизвестно где скрывающегося и откровенно забавляющегося с нами, — но это, сами понимаете, вряд ли!

В дверях тем временем показались Юрлов и Шмиль — последний выглядел просто ужасно, я даже всерьез подумал, что неплохо бы кому-нибудь озаботиться его здоровьем, видно, метаморфозы с телом убиенной добили старика окончательно. Михаил Яковлевич, размышляя о чем-то, погрузился в кресло, помолчал с пару минут, обведя всех хитренькими глазками, крякнув, взъерошил редкие седые волосы и объявил:

— Господа, дело оказалось серьезней, чем я изначально предполагал! Как показал досмотр личных вещей убитой, ничего не пропало — стало быть, предположение о разбойном нападении с целью грабежа, увы, отпадает. Надеюсь, всем понятно, что это означает?

— Не совсем, сын мой! — побагровел вдруг отец Ксенофонт. — Потрудитесь объяснить, в чем вы меня подозреваете?

— Пожалуйста, батюшка, — с неизменной кротостью ответил Юрлов. — Вы, равно как и господа Кубацкий, Беклемишев и Скальцов, находитесь под подозрением моим в совершении убийства девицы Шмиль, ибо ничем не можете подтвердить причины своей отлучки во время обеда. Кстати, — всем пухлым телом развернулся он в кресле к Кубацкому, — Вадим Викентьевич, уж не ваш ли это портсигар?

— Верно, мой, — искренне удивился тот, протягивая руку к находке. — Весь день ищу!

— А чего его искать? — не обращая внимания на протянутую руку, спрятал Юрлов портсигар во внутренний карман. — Гце позабыли, там он и лежал — в комнате покойной, под столом… Вот и Артемий Иванович тому свидетель. Так-то!

В зале раздалось громкое аханье — все как один по-новому посмотрели на Кубацкого и слегка отодвинулись от него — очевидно, в опасении, что Вадим Викентьевич выхватит аршинный нож и начнет всех кромсать направо и налево. Да что там — даже я был поражен внезапной развязкой! Признаться, более всего я подозревал антипатичного мне Скальцова, не зная только, зачем ему все это было надобно.

Изменившись в лице, Кубацкий отдернул руку и, не утирая выступившей испарины, как плохо управляемая пьяным кукловодом марионетка на неверных ногах, несколько криво плюхнулся на стул.

— Господа, это какое-то недоразумение! — пробормотал он, вмиг растеряв обычный свой самодостаточный вид. — Я оправдаюсь, господа, но, видит бог, — это не я!

— А это, государи мои, еще один сюрпризец! — Как фокусник, вынул из того же внутреннего кармана Юрлов небольшую тетрадочку в сафьяновом переплете. — Покойница, оказывается, вела дневник… Я его почитаю и непременно извещу вас, что думаю по поводу прочитанного!

Готов был поклясться, что лица Скальцова, батюшки и Кубацкого при словах о дневнике разом омрачились еще более! Черт, что за создание была эта Шмиль?! Уж не крутила ли она романчики со всеми тремя одновременно? Признаться, от таких особ, что называется, не от мира сего, можно ожидать чего угодно! Помню, во времена кавалерийской молодости, у моего знакомца корнета Гусева завелась одна такая знакомая: она любила декламировать какие-то в высшей степени престранные стихи, гадать на даму треф, искать даже в самых пустячных и ничего не значащих, казалось бы, событиях некий тайный, и непременно зловещий, смысл, и вообще — была, откровенно говоря, не совсем нормальной особой! Так вот, закончилось все весьма прискорбным образом: предположив, правда, чего греха таить, не без основания, что корнет не имеет на ее счет никаких серьезных намерений, застрелила бедолагу Гусева у него на квартире и застрелилась сама. Кто знает, может быть, покойная Анна тоже была из таких? Увы, должен признаться, что не знал ее абсолютно — ни с этой, ни с какой другой стороны!