Замок на гиблом месте. Забавы Танатоса

— Полноте, голуба моя, вздор-то нести, — с неожиданной суровостью произнес Михайло Яковлевич. — Вы что — меня дурачком сельским трактовать изволите? Не стоит, не советую. И не с такими потешниками общаться приходилось, да только где они? А я — вот он, перед вами, и прошу вас ответить на простейший вопрос.

— Да что ж вы сердитесь, Михаил Яковлевич? — мне пришлось взять иной тон, чтобы умилостивить разгневанного старика, проглотив несколько фамильярное обращение «голуба». — Вы же не уточнили, о чем вопрос-то ваш? Если об убийстве — это одно. А если, например, о загадочном исчезновении ключа и приключениях покойницы…

— Обо всем, голуба, обо всем, — скороговоркой, впившись взглядом мне в глаза, сказал Юрлов.

— Обо всем… — задумался я. — Ей-богу, Михаил Яковлевич, даже не знаю, что и сказать. Если честно, то, возможно, святой отец-то прав — чертовщинкой попахивает! Ладно, убили, но фокусничать-то к чему?

— А в этом-то, сударь мой, и прелесть этого дельца! — загадочно улыбнулся старик. — Ощущение такое складывается, словно скучает кто, скучает и забавляется: дескать, все вокруг — второй сорт, а он, хитрец и негодяй, — сорт первый! А? Не думали так?

— Честно говоря, мне в голову такая мысль не приходила! — откровенно признался я. — Скорее, я полагал, что здесь замешана либо бешеная страсть, либо отвергнутые чувства, а остальное — все эти таинственные метаморфозы — для отвода глаз, чтобы с толку всех сбить.

— Интересно, интересно, — воскликнул Юрлов, подавшись ко мне всем нескладным туловищем. — А, кстати, вы мне вот что скажите — что это вас вдруг посередине обеда вдруг понесло во флигель? Насколько я понял, вы даже почти не общались с девицей Шмиль?

— Да уж, — вздохнул я, размышляя, как ответить, чтобы не навредить, самому себе. — Знаете, Михаил Яковлевич, я буду откровенен — Анна мне была симпатична. Во многом, а точнее — во всем, она отличалась от остальных обитателей Медынского. Она была дика, красива, немногословна, верила во всякую нечисть и, может быть, этими своими качествами привлекала мое внимание. Над нею, казалось, витала тень некой фатальной обреченности — она-то и привела ее к такому печальному финалу, а краем в эту воронку затянуло и меня. То, что я оказался во флигеле в самый неподходящий момент — всего лишь роковое стечение обстоятельств. Заскучав во время затянувшегося обеда, плавно перешедшего в ужин, устав слушать бесконечные споры на одни и те же темы между Аркадием Матвеевичем и г-ном Кубацким, я вышел покурить и вдруг ощутил потребность увидеть и услышать единственного здешнего обитателя, чье лицо и голос мне действительно были приятны.

— Что ж, вы, по крайней мере, действительно откровенны, — ласково протянул Юрлов. — Спасибо, что не стали лгать и изворачиваться, хотя, разумеется, подозрений с вас это не снимает.

— Подозрений? — несколько недоуменно переспросил я. — А разве г-н Кубацкий не стал главным подозреваемым, особенно после нашедшегося портсигара?

— Да бог с ним, с портсигаром, — отмахнулся Юрлов. — Вы что же, не понимаете, что портсигар намеренно выкраден и подкинут кем-то, чтобы отвлечь следствие на персону Вадима Викентьевича — весьма, надо сказать, колоритную? Тут вам все — цинизм, макьявеллиевщина всякая, презрение ко всем, не исключая собственную невесту… Просто бери его хоть сейчас да и сажай!

— Не понимаю я вас, Михаил Яковлевич. А зачем же вы его под арест посадили?

— А затем, сударь мой, — хитро прищурился на меня Юрлов, — чтобы настоящий убийца вздохнул с облегчением да и сотворил какую-нибудь оплошность, а я его на этом и возьму!

— Ловко придумано! — искренне похвалил я отставного следователя. — Да только что ж вы мне-то все свои секреты поведали — я ведь тоже у вас на подозрении…

— Совершеннейшая правда, — серьезно подтвердил Михайло Яковлевич. — Ну и что с того, коли узнали вы, что Кубацкого я невиновным считаю? Во-первых, невиновность Вадима Викентьевича — всего лишь предположение на сей час, а предположение может измениться под воздействием новых фактов или обстоятельств, а во-вторых, если даже убийца и вы, то, зная, что круг подозреваемых я сузил, непременно себя выдадите! Нервничать начнете и выдадите! Это уж, вы мне поверьте, всегда так происходит, — он изучающе смотрел на меня, ни на секунду не оставляя без контроля ни единого мимического движения. — Преступник — он как хищный зверь — затаивается, но когда на след его выходят да облаву с собачками устраивают, он либо удирать кидается, либо на охотников во всей своей звериной красе выходит — и тут уж надо не оплошать, ибо бой этот для него — наверняка последний, и он это знает.

— Тетрадочку-то прочитали? — перебил я Юрлова, несколько покоробленный столь откровенным сравнением. — Наверняка ведь покойная по причине диковатости своей должна была довериться хотя бы дневнику.