Замок на гиблом месте. Забавы Танатоса

Самое же комичное заключалось в том, что дядюшка был всего лишь на одиннадцать лет старше меня, — сами понимаете, я имел полное право слушать его брюзжания, вооружившись изрядной долей скепсиса и иронии, считая его жизненный опыт немногим более моего собственного, с тою только разницей, что почтеннейший Аркадий Матвеевич имел уже супругу и двух детей, а я же — не уставал благодарить судьбу за то, что не успела еще связать меня по рукам и ногам. Что же касаемо до разочарования нестарого еще сорокачетырехлетнего мужчины в действительности, на мой взгляд, вовсе не такой уж кошмарной и уж тем более никак не сулящей стране ад и разрушения, то сие было, и правда, непонятно: Аркадий Матвеевич походил или, вернее, старался походить на былых вельмож екатерининской эпохи, и выходило это у него откровенно плохо, если не сказать карикатурно — так, должно быть, представляют Фамусовых в скверных провинциальных театриках. Самое же печальное, что супруга его Авдотья Михайловна, урожденная Берендеева, всячески поддерживала мужа в его вкусовых пристрастиях, не по делу и не к месту вставляя в речь свою совсем уж диссонирующие с веком нынешним слова: «паки», «сиречь», «токмо»; «дондеже» и прочий архаичный набор времен Алексея Михайловича Тишайшего. Помню, как не выдержали и, переглянувшись, прыснули со смеху мы с дочерью Кашиных Дашей, когда, во время одной из подобных фраз Авдотьи Михайловны, в тишине июльского вечера раздался резкий гудок паровоза с железной дороги, пролегающей всего в паре верст от имения.

Этим летом в Медынском — так называлось родовое имение князей Кашиных — кроме вашего покорного слуги и обоих супругов проживало и гостило еще^ некоторое количество персон, которых я и постараюсь вам описать как сумею.

Прежде всего это дочь Аркадия Матвеевича Даша, имя которой я уже упоминал. Сия девятнадцатилетняя особа, как вы понимаете, приходилась мне кузиной, и оценить женские прелести родственницы мне было бы весьма затруднительно, ибо, как бы хороша она ни была, мне до этого, собственно, дела нет никакого — яблочко достанется все одно не мне, пусть же счастливчик и заливается соловьем насчет ее достоинств. Хотя, конечно, ежели по совести, — Даша была весьма недурна собою, роста изрядного, и, если бы не несколько подпортивший кашинскую породу берендеевский вытянутый нос, ее можно было бы назвать красавицей, достойной не прозябания среди ярославских просторов, а даже и внимания самых именитых петербургских кавалеров. Во всяком случае, в столице я встречал дам и значительно в меньшей степени одаренных природою и тем не менее пользовавшихся значительным успехом. Даша была смешлива, любила солить огурцы и варить варенье, обожала всяческие стихи, причем не всегда лучшего письма, охотно, но неважно музицировала и пыталась рисовать натюрморты, выходящие из-под ее кисти так же дурно, как и музыка, — одним словом, была в меру развитой, по провинциальным меркам, девицей и полностью снабжена всеми необходимыми для удачного замужества качествами, чтобы будущий супруг не заскучал ненароком долгими деревенскими зимами.

Был, впрочем, и жених — владелец имения неподалеку, некто Вадим Викентьевич Кубацкий, проживавший в пяти верстах вместе с сестрою Натальей — старой девушкой лет пятидесяти с изрядным хвостиком. На правах старинного друга семьи, ибо еще отец его — Викентий Сергеевич — дружил с батюшкой Аркадия Матвеевича, Кубацкий наведывался в Медынское едва ли не каждый день, иногда и вовсе ночуя в специально отведенной для него комнате. Он, не прикладывая к тому ни малейших усилий, вероятно, только лишь по причине своего вдовства и практически полного отсутствия конкуренции, официально числился женихом Даши и, скорее всего, догадывался об этом, не предпринимая никаких попыток к подтверждению или опровержению сложившегося public opinion[1]. Собою же Вадим Викентьевич представлял забавный сплав утонченного сибарита — также не без налета некоей провинциальности — и современного делового человека, уже успевшего отведать прелести промышленного бума и вкус недурных дивидендов, получаемых при должном отношении к делам. Подрядившись на поставки леса для строительства железной дороги, он нещадно уничтожал немалое количество растительности в принадлежащих ему угодьях и, более того, не раз уговаривал Аркадия Матвеевича продать ему свой лесок по сходной цене, но, будучи рачительным приверженцем старины, тот упорно не желал даже слушать соседа, ссылаясь на батюшку, деда и тени таких позабытых предков, что, думаю, и сам в них путался.